Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

Дружно принялись за знакомую работу, и через два часа все было готово. Палатка укрыта от ветра, замаскирована лапником и ветвями дуба, сооружены гнезда для собак, пробита прорубь, напилены и наколоты дрова. Все влезли в новый теплый дом и стали располагаться каждый в своем углу. И вдруг где-то неподалеку, как бы приветствуя наше прибытие, несколько раз низко и многозначительно проухал филин: «Угу, угу, угу!..»

Арсений поднял руку, все прислушались, а он, улыбаясь, сказал:

— Вот и хозяин объявился. Это он предсказывает нам удачу. Давай назовем этот лагерь Филиновым!

В самом деле, место оказалось счастливым, добычливым. В первые же дни взяли несколько солидных кабанов, потом брат обнаружил на крутом южном склоне Татудинзы крупного шатуна-медведя, который почему-то не собирался ложиться в берлогу даже в январские морозы. Арсений завалил топтыгина в таких крутяках, что сани подойти не смогли; зверя пришлось свежевать на месте и выносить по частям на плечах. К нашим разнообразным запасам мяса прибавилась медвежатина, и Чигони, широко улыбаясь, шутливо спрашивал: «Что сегодня изволите? Филе косули, кабана, медведя или пойманного мной в петлю зайца?»

Огромную медвежью шкуру очистили от сала и растянули на жердях возле палатки. Рядом, под старой елью, соорудили крепкий стеллаж с наклонной лестницей, где аккуратно, штабелем, складывали вывезенные из леса туши добытых зверей. Их охраняли собаки.

Через неделю из деревни прибыли на запряженных черным быком санях два корейца, привезли солому нашему быку, рис и чумизу для нас и собак. Переночевали, а наутро собрались домой. Посоветовавшись, решили, что я пойду с ними, погружу и отправлю закопанную в лесу секачиху. Мы избегали оставлять надолго укрытую в тайге добычу — ее, случалось, обнаруживали, прогрызали и портили чуткие хищные колонки.

Вышли, едва рассвело. Путь сквозь тайгу лежал на восток, навстречу заре. Утро стояло морозное, корейцы не садились на сани, шагали рядом нахохлившись, пряча руки в рукава ватных курток. Незаметно отмерили несколько километров проложенным ими вчера следом, когда слева показалось устье распадка, в вершине которого, по моим расчетам, была закопана злополучная кабаниха. Солнце уже светило вовсю.

Когда приближаешься к оставленному в лесу зверю, всегда невольно чего-то ждешь, и я велел корейцам отстать, подниматься за мной осторожно, без разговоров, не кричать на быка.

Узкий, засыпанный по колено снегом ключик вился зигзагами среди крутых склонов, поросших старым лиственным лесом. Порывами налетал ветер, кружил, шуршал кустами орешника, переметал прошлогодние листья. И все-таки я понимал, что мои шаги, рушившие тонкий наст, должны быть слышны издалека, и хищника, если он тут, спугну заранее. Я ждал чего угодно, но только не того, что увидел…

Тяжелые и длинные, в ногу толщиной коряжины, которыми мы крест-накрест укрыли поверх кустов чушку, были разбросаны, хворост — тоже. Кабан, издали целый, лежал на правом боку, весь на виду, но заднее стегно оказалось развороченным. Вокруг валялись клочки шерсти и щетины с кожей, куски мерзлого мяса. Я шагнул ближе и разглядел свежие отпечатки крупных лап, всегда ошеломляющие своей величиной. Тигр! Вот почему не помогли ни привязанные к прутикам бумажки, ни насаженные на них латунные винтовочные гильзы. Этот грабитель не признает ничего.

Подъехали корейцы. Глянули, и их лица стали цвета надетых на них когда-то белых, а теперь посеревших от времени курток. Старший покачал головой и молитвенно сложил руки:

— Сонзями (учитель), не надо трогать кабана, надо всем скорее уходить. Иначе ОН очень рассердится…

— Как это так, почему уходить?

— Ха, в нашей деревне его хорошо помнят. Прошлым летом одну за другой задрал двух коров. Вызвали полицию, а они что? Походили с карабинами вдоль кромки леса и назад. Времени, мол, караулить нет, а руки трясутся… Когда третью задавил, мальчишка-пастух поднял крик. Мы сбежались, увезли корову в деревню и съели всем миром. А тигр обиделся: трех дней не прошло, как унес и пастушонка… Нет, лучше не сердить, оставить ему эту чушку!

Историю с пастушонком мы слышали еще осенью, в те времена она не была особенно оригинальной, и я держался иного мнения.

— Э нет. Чей это кабан, мой или его? Давайте погрузим тушу на сани, и везите быстренько в деревню. А с ним я постараюсь еще свидеться. Ну, взяли!

Корейцы удрученно качали головами, осуждающе цокали, но спорить не стали. Мы перевернули, как мерзлую глыбу, чушку и навалили на сани. Возчики торопливо укрепили ее веревкой, мордой к передку. Старший обнял быка за шею, ухватился за оглоблю, но, не трогая саней, обернулся ко мне и, понизив голос, как будто тигр мог его слышать, умоляюще произнес:

— Лучше не сердите, оставьте его в покое. Может быть очень худо.

Я нетерпеливо махнул рукой, младший хлестнул быка хворостиной:

— Иря! — Тот рванулся, и они покатили вниз по ключу. Чувствовалось, что напуганные крестьяне рады бежать как можно быстрее.

Я постоял некоторое время в задумчивости, осмотрелся. Установил, что тигр обнаружил чушку по оставленной нами волокуше с признаками крови.

Взобравшись на косогор, присел на поваленное дерево, замаскировался выворотнем. Может быть, он скоро вернется? Высунется из зарослей? Посмотрел на вершину сопки, куда ушел след, и мое внимание привлек одинокий ворон. Он сидел на самой высокой точке горы, на сухой голой лиственнице, и с любопытством вертел головой, заглядывая куда-то под себя. В бинокль его было хорошо видно, и невольно мелькнула мысль: не тигра ли он так внимательно рассматривает?

Сначала казалось жарко, но через несколько минут я почувствовал, что быстро коченею и скоро — мороз как-никак под тридцать — так застыну, что не смогу нажать на спуск, если даже зверь и появится. Что же делать? Черт возьми, надо выбирать: идти по следу или послушаться корейцев и отступать? Нет, такой шанс упускать нельзя. И хотя преследовать обозленного тигра одному, конечно, рискованно, но без риска в нашем деле ничего не добьешься.

И, держа винтовку наготове, полез по следу в гору.

На этом первом подъеме не сбросивший листву молодой дубняк стоял, как щетка. Видимость — не больше десяти шагов. Поднимаюсь тихо, шаг за шагом. А когда добрался до пика и остановился под голой лиственницей, на которой сидел ворон, картина стала ясной. Здесь он меня и поджидал! Вот она, знакомая с юных лет отпечатанная на снегу поза тигра, готовящегося к нападению. Замаскировавшись, он лежит по-кошачьи на животе, опустив голову в снег, и, не шевелясь, наблюдает из укрытия за своей жертвой. Четко отпечатываются вытянутые передние лапы, огромная морда с усами, овальная, как длинное корыто, лежка. И только хвост от волнения оставляет несколько следов: тигр нервно подергивает им влево-вправо… Разумеется, он видел нас сверху как на ладони, но мы при всем желании разглядеть его не могли.