Джеральд Даррел - Три билета до Эдвенчер. Путь кенгуренка.

Внизу под нами тысячью различных оттенков зеленого цвета проплывал лес. С высоты он казался плотным и кудрявым, словно коврик из зеленого каракуля. То здесь, то там сквозь сплетение ветвей сверкала извилистая лента реки, а иной раз лес расступался, давая место ослепительно сверкавшему на солнце песчаному островку. Потом землю закрыла гряда облаков, и только мы из нее вышли, как тут же нырнули в другую. Примерно в это же время пошли воздушные ямы; самолет вдруг проваливался на сотни футов вниз, и у меня появлялось такое ощущение, будто мой желудок остался где-то далеко позади.

Лицо Боба сделалось нежно-зеленого, яшмового цвета. Собака села на задние лапы и положила ему на колени свою огромную слюнявую морду, несомненно требуя от него сочувствия и сострадания; Боб оттолкнул ее, даже не открыв глаза. Молодой индеец перестал улыбаться всем и каждому, он прикрыл лицо большим носовым платком и тихо догорал в своем кресле.

Другой индеец, совмещавший обязанности грузчика и стюарда, непринужденно развалясь на груде мешков с почтой читал газету. Он закурил сигарету и стал овевать нас клубами ядовито-зловонного дыма. Жена священника пыталась поддерживать разговор с Бобом — как мне казалось, больше из желания отвлечься мыслями от воздушных ям, чем из стремления к общительности.

— Вы летите в Каранамбо или в Боа-Виста?

— В Каранамбо.

— Вот как! И вы надолго задержитесь на Рупунуни?

— Всего на две недели. Мы ловим животных.

— А, теперь я знаю, кто вы! Ведь это ваши фотографии были помещены в «Кроникл» на прошлой неделе, вы были сняты там с какой-то змеей в руках.

Змеи были больным местом Боба, и он только слабо улыбнулся. Тут самолет опять нырнул вниз, и Боб резко выпрямился, устремив умоляющий взгляд на грузчика-стюарда. Благодаря своей долгой практике этот человек, похоже, выработал способность телепатического общения с пассажирами: ни слова не говоря, он слез со своих мешков, достал откуда-то большую проржавевшую жестянку и галантным жестом протянул ее Бобу. Тот уткнулся в нее лицом, да так в ней и остался. Великая сила — самовнушение, ибо вскоре его примеру последовала жена священника, а за ней и все остальные пассажиры, за исключением самого священника и меня.

Я выглянул в окно и увидел, что лес начинает расползаться на отдельные группы деревьев, разделенные травянистыми лужайками, — и вот уже мы летим над настоящей саванной. Лес уступил место всхолмленной, раскинувшейся на многие мили травянистой равнине с редким, растущим вразброс кустарником и немногочисленными, укрывшимися в складках земли озерами. Самолет стал снижаться кругами над местностью, которая казалась чуть ровнее остальной саванны: мы шли на посадку.

— Похоже, прилетели, — сказал я Бобу.

Он с трудом оторвался от жестянки и глянул в окно.

— Не валяй дурака, тут невозможно приземлиться. Не успел он договорить, как самолет мягко вошел в траву и, медленно снизив скорость, остановился. Моторы предсмертно чихнули раза два и затихли. Стюард открыл двери, и в лицо нам пахнул теплый ароматный ветерок. Все вокруг было объято отрадной, абсолютной тишиной. Самолет окружила кучка индейцев, на фоне пустой саванны они казались ордой монголов в среднеазиатских степях. Это были единственные люди на двести миль окрест. Повсюду вокруг простиралась саванна — мили и мили волнующейся травы, серебристо сверкавшей под дуновениями ветерка; единственным признаком жилья здесь была какая-то необыкновенная постройка ярдах в ста поодаль — что-то вроде стоящей на столбах соломенной крыши без стен. Под крышей была манящая тень, поэтому мы подошли к навесу и сели.

— Ты уверен, что это Каранамбо? — спросил Боб.

— Так утверждает стюард.

— Не сказал бы, что это перенаселенное местечко, — заметил Боб, критически озирая кучку индейцев.

Примерно в полумиле справа посреди саванны возвышалась бровка пыльно-зеленого леса. Внезапно из лесу появился автомобиль: прыгая и рыская в траве, он мчался на нас, оставляя за собой тучу красной пыли. Вот он подкатил к навесу, под которым мы сидели, и из него выскочил тощий загорелый человек.

— Мак-Турк, — кратко представился он, подходя к нам и протягивая руку.

Я начал извиняться, что мы приехали без предупреждения, но Мак-Турк сказал, что до него уже дошел слух о нашем приезде и он не явился для него неожиданностью.

— Это весь ваш багаж? — спросил он, скептически оглядывая жалкую кучку наших пожитков.

Я объяснил, что нам поневоле пришлось путешествовать налегке.

— Ожидал, что вы привезете с собой кучу сетей, веревок и прочих вещей, — только и заметил Мак-Турк.

Забрав с самолета почту и товар, Мак-Турк побросал наши пожитки в прицеп, и мы с умопомрачительной скоростью понеслись по саванне. Машина мчалась по колее, пробитой в красноземе, лавируя между большими травянистыми кочками, рытвинами и трещинами, словно охотящаяся за насекомыми ласточка, а прицеп скакал и мотался позади, как консервная банка, привязанная к хвосту вертлявой собачонки. Индейские мальчишки, сидевшие в прицепе, смеялись и болтали, крепко ухватившись за борта, чтобы, не вывалиться в траву. Завывая мотором, выдрались мы из травы и нырнули в лес, лавируя между деревьями по извилистой дороге, затем с головокружительной быстротой пересекли еще один кусок саванны, зигзагами промахнули еще один островок леса и выехали на прогалину, где стоял дом Мак-Турка. Куры так и прыснули врассыпную из-под колес машины, а, когда мы подрулили к дому, навстречу нам с яростным лаем бросилась стая собак. Затем показалась и сама миссис Мак-Турк, стройная и смуглая, одетая в голубые джинсы, что ей очень шло.

Дом Мак-Турка оказался в высшей степени оригинальным и восхитительным жилищем, я такого никогда не видел. Это был квадратный, сложенный из красного кирпича дом, покрытый огромной конической соломенной крышей, придававшей ему вид гигантского тропического улья. Потолков в комнатах не было, и, задрав голову, можно было увидеть вершину конуса кровли, маячившую где-то на высоте пятидесяти футов, а взобравшись на стул, можно было заглянуть поверх стены в соседнюю комнату. Больше того, в главной жилой комнате были полностью возведены лишь две внутренние стены, а внешние возвышались лишь фута на два от земли, так что за едой вы могли любоваться фруктовым садом и спускавшейся к реке рощей. Обстановка этой комнаты состояла из радиотелефона, огромного стола, нескольких гамаков, подвешенных в стратегически важных пунктах, и одного-двух стульев. Стены были украшены разнообразным диковинным оружием: луками и стрелами, сарбаканами, дробовиками и винтовками, копьями и удивительными головными уборами из перьев, а вперемежку со всем этим были развешаны для просушки пучки кукурузы.