Леонид Родин - Путешествие в тропики

Радостно было ступить на маленький кусочек своей родной «земли». Приветливо встречали нас моряки, с которыми мы сдружились за время перехода через океан.

Вскоре после того, как мы прибыли, на «Грибоедове» был поднят сигнал готовности судна к отходу.

Отплытие было назначено на 17 часов, чтобы еще до темноты выйти из бухты в океан.

Наш капитан, Владимир Семенович, получил распоряжение идти за грузом в аргентинский порт Росарио. Все участники экспедиции решили воспользоваться этим случаем и посетить Аргентину, чтобы познакомиться и с ее научными учреждениями и учеными.

Закупленные нами и собранные в лесах живые растения мы оставили временно в Рио, с тем, что зайдем за ними на обратном пути. Растения были свезены в сад советского посольства, и специально нанятый садовник должен был ухаживать за ними. Кроме того, по возвращении мы должны были взять растения, которые работники Ботанического сада Рио обещали подарить ленинградскому Ботаническому саду.

Выход корабля в море задержал почти на полчаса ресторатор, который отправился в городок закупить овощи и фрукты на предстоящий рейс. Ангра — столь редко посещаемый порт, что здесь нет даже шипшандера — агента по снабжению судов. Ресторатору пришлось самому заботиться о покупках для стола. Лавчонки же в Ангре маленькие, так что ресторатор покупал в них весь наличный запас бананов, апельсинов, авокадо или других фруктов и направлял хозяина со всем его товаром на судно. Сам же продолжал поиски.

Владельцы лавчонок всё прибывали и прибывали на пристань. Кок и юнга ловко принимали на юте — кормовой части верхней палубы — подаваемые снизу корзины с фруктами. Лавочники оставались у борта, ожидая расчета.

Уже все моряки и пассажиры были на борту, уже был убран парадный трап, уже «Грибоедов» давал дважды продолжительный гудок, а ресторатора всё не было. Наконец, в двадцать минут шестого, показался наш долгожданный хлебодар. За ним шли еще несколько носильщиков с корзинами и ящиками, а сам он мужественно тащил две огромные грозди бананов. Как выяснилось позднее, ресторатор искал, но так и не нашел в местных лавочках лук и капусту, которые настоятельно требовал кок. Кок правильно считал, что ни бананы, ни авокадо для супа не годятся…

Бухта уже погрузилась в густую тень от окружающих гор, за которыми скрылось солнце, когда отдали носовые швартовы — тросы, удерживающие судно у стенки. Корабль дал задний ход, винты погнали пенящиеся струи вдоль бортов к носу. Выбрали слабину кормовых швартовов, и «Грибоедов» стал медленно отходить носом от стенки. Владимир Семенович стоял на мостике с рупором в руке, пока не подал команды: «Отдать кормовые» и «Самый малый вперед».

Островки и выступы берега казались уже черными силуэтами на фоне мелкой зыби, отблескивавшей закатными лучами. Далеко впереди, между последним мысом и островом открывался океан. Над ним после жаркого дня нависала густая мгла.

После «липкого зноя» на берегу так приятно было на палубе, обвеваемой ветром. Долго мы стояли на носу, то беседуя, то просто любуясь угасающим вечером, то всматриваясь вдаль.

Три дня мы шли открытым океаном, не видя берега. После двух спокойных дней нас изрядно покачало. Ночью я вышел на палубу. Яркое звездное небо южного полушария раскинулось над головой. Вдоль борта в пене проносились мириады мелких ярких точек. Они не мерцали, а ярко горели. Зеленоватым светом вспыхивали и постепенно гасли гребни волн.

Как-то особенно светилось море. Когда «Грибоедов», поднявшись на высокую волну, падал вниз, — каскады пены так ярко вспыхивали, будто их подсвечивали лампочкой с зеленовато-лунным светом. А когда нос корабля резал волну, то вода светящимися фонтанами и брызгами устремлялась на палубу через якорные клюзы.

Не наглядеться на эту игру океана. Я долго пробыл на баке, потом прошел на корму и оттуда неотрывно смотрел, как пенящийся след корабля яркой лентой уходит вдаль и зеленоватый свет ее постепенно теряется в черноте ночи…

Мы держали курс на юг, приближаясь к умеренным широтам, которые у моряков получили название «ревущих сороковых», — так свирепы и так постоянны здесь штормы. Но нас здесь трепало всё-таки не так сильно, как в начале путешествия в Бискайском заливе.

В полдень 10 июня на западе показалась земля. В бинокль были видны группы деревьев и рощи, какие-то строения. Это Уругвай. После обеда ветер стал шквалистым, море разгулялось, начало изрядно качать. Стало холодно — всего 12° тепла. Без пальто нельзя было находиться даже на защищенном от лобового ветра ботдеке. Все пассажиры попрятались в каюты от зимней «стужи». Ведь и впрямь в южном полушарии в июне зима, а мы находились почти на 35° южной широты. Это на 12° южнее тропика Козерога, в зоне субтропического климата.

Под вечер на берегу показались огни какого-то маяка. Позднее был виден еще другой маяк. Ожидалось, что ночью мы пройдем в виду Монтевидео.

На другой день утром, выйдя на бак, я не узнал моря: за бортом плескалась коричневая, грязная вода. На горизонте слева виднелась низкая полоска земли. Справа надвинулись слоистые тучи, придавая необычайную мрачность и без того унылому пейзажу. Оказалось, что это уже не океан. Мы ночью вошли в устье реки Ла-Платы (Рио-де-Ла-Плата — по-испански; в переводе — «Серебряная река»).

Ла-Плата — особенная река. Это гигантская водная артерия, которую образуют, сливаясь, реки Парана и Уругвай. У самого океана ширина этой речищи превышает 200 километров, у Монтевидео достигает 105 километров. У Буэнос-Айреса река суживается до 40 километров. Длина собственно Ла-Платы — 320 километров, но вместе с Параной она образует вторую по величине на южноамериканском континенте — после Амазонки — речную систему длиной в 4 400 километров. Всю эту реку и называют Параной, а иногда именуют Ла-Платой.

Парана судоходна на 2 500 километров от океана, а на 800 километров, до города Санта-фе, по реке могут подниматься крупные морские корабли.

В Старом свете с Параной соперничают только наши сибирские гиганты — Обь и Енисей, которые в низовьях также разливаются на десятки километров вширь.

Парана берет начало на южной окраине Бразильского нагорья. Мы пересекали реки Паранаибу и Рио-Гранде, которые составляют самое верховье Параны, когда ехали поездом из Араша в Бело-Оризонте. Теперь мы поднимались по этой реке, поражаясь ее ширине и мощи.

Парана несет огромное количество ила и других взвешенных частиц, которые и делают ее воду такой мутной и грязной. Название — Серебряная река — кажется шуткой. Ла-Плата на многие десятки километров загрязняет океанскую воду, придавая ей грязный, желтоватый оттенок, что мы и наблюдали накануне.