Джеральд Даррел - Зоопарк в моем багаже

– Послушайте, старина, но ведь я вас ждал два дня назад. Где вы пропадали?

– Мы были бы на месте два дня назад, если б наш грузовик не ломался с таким нудным постоянством.

– Да, здешние грузовики чертовски ненадежны, – сказал он, словно поверяя мне секрет. – Выпьете стопочку?

– С превеликим удовольствием, – пылко ответил я. – Можно, я схожу за остальными? Они ждут там в грузовиках.

– Ну конечно, ведите их, что за вопрос. Я всех угощаю!

– Большое спасибо. – Я повернулся к двери.

Хозяин поймал меня за руку и потянул обратно.

– Скажите, дружище, – произнес он хриплым шепотом, – я не хочу вас обидеть, но все-таки: это мне из-за джина мерещится или ваш живот всегда так колышется?

– Нет, – спокойно ответил я, – это не живот. У меня мангуста за пазухой.

Он пристально посмотрел на меня.

– Вполне разумное объяснение, – вымолвил он наконец.

– Да, – сказал я, – и притом это правда.

Он вздохнул.

– Что ж, лишь бы дело было не в джине, а что у вас под рубашкой, мне все равно, – серьезно заявил он. – Ведите остальных, и мы до обеда раздавим стопочку-другую.

Так мы вторглись в дом Джона Гендерсона. В два дня мы превратили его в самого, должно быть, многострадального хозяина на западном побережье Африки. Для человека, дорожащего своим уединением, приютить у себя четверых незнакомцев – поступок благородный. Если же он не любит никакой фауны, даже относится к ней с какой-то опаской и тем не менее предоставляет кров четверым звероловам, это героизм, для описания которого нет слов. Через двадцать четыре часа после нашего приезда на веранде его дома кроме мангусты были расквартированы белка, галаго и две обезьяны.

Стоило Джону выйти за дверь, как его тотчас хватал за ноги молодой бабуин. Пока он привыкал к этому, я разослал письма местным охотникам, своим старым знакомым, собрал их всех вместе и объяснил, какие звери мне нужны. Теперь нам оставалось только сидеть и ждать результатов. Они последовали не сразу. Но вот в один прекрасный день на аллее показался охотник Огастин. Он был в красно-синем саронге и, как всегда, подтянутый и деловитый. Его сопровождал один из самых рослых камерунцев, каких я когда-либо видел, здоровенный хмурый детина шести футов, черный, как сажа, в отличие от золотисто-смуглого Огастина. Он тяжело ступал огромными ножищами, и я даже решил сперва, что у него слоновая болезнь. У крыльца они остановились. Огастин расплылся в радостной улыбке, а его товарищ пытливо оглядел нас, словно старался определить наш чистый вес глазом кулинара.

– Доброе утро, сэр, – сказал Огастин и поддернул свой яркий саронг, чтобы он лучше держался на тощих бедрах.

– Доброе утро, сэр, – подхватил великан. Голос его звучал подобно далекому раскату грома.

– Доброе утро... Вы принесли зверей? – с надеждой спросил я, хотя у них не было в руках никаких животных.

– Нет, сэр, – скорбно ответил Огастин, – зверей у нас нет. Мы пришли просить масу, чтобы маса одолжил нам веревку.

– Веревку? Зачем вам веревка?

– Мы нашли большого боа, сэр, там в лесу. Но без веревки нам его никак не взять, сэр.

Боб, специалист по рептилиям, подскочил на стуле.

– Боа? – взволнованно сказал он. – Что он хочет сказать... боа?

– Они называют так питона, – объяснил я.

У пиджин-инглиш есть свойство, которое особенно сбивает с толку натуралиста, – это обилие неправильных названий для различных животных. Питонов именуют боа, леопардов тиграми и так далее. В глазах Боба загорелся фанатический огонек. С той минуты, как мы сели на судно в Саутгемптоне, он почти только о питонах и толковал, и я знал, что ему свет не будет мил, пока он не пополнит нашу коллекцию одним из этих пресмыкающихся.

– Где он? – Боб не мог скрыть своего волнения.

– Он там, в лесу, – ответил Огастин и широким взмахом руки отмерил добрых пятьсот квадратных миль леса. – Он там, в норе под землей.

– А большой? – спросил я.

– Ва! Большой? – вскричал Огастин. – Очень, очень большой.

– Вот такой большой, – сказал великан и шлепнул себя по бедру, а оно у него было с бычий окорок.

– Мы с самого утра ходили по лесу, сэр, – объяснил Огастин. – Потом увидели этого боа. Мы побежали быстро-быстро, но поймать не сумели. Эта змея очень сильная. Она ушла в нору под землей, а у нас не было веревки, и мы не могли ее поймать.

– А вы кого-нибудь оставили сторожить нору, чтобы боа не убежал в лес? – спросил я.

– Да, сэр, двоих оставили.

Я повернулся к Бобу.

– Ну вот, тебе повезло: настоящий дикий питон заперт в норе. Пойдем попробуем его взять?

– Господи, конечно! Пойдем сейчас же, – загорелся Боб.

Я обратился к Огастину.

– Пойдем посмотрим, что за змея?

– Да, сэр.

– Вы подождите немного. Сперва надо взять веревку и ловчую сеть.

Боб побежал к груде снаряжения, чтобы раскопать там веревку и сети, а я наполнил две бутылки водой и вызвал нашего боя Бена, который сидел на корточках у черного хода и завлекал своим красноречием любвеобильную прелестницу.

– Бен, оставь в покое эту легкомысленную женщину и приготовься. Мы отправляемся в лес ловить боа.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Бен, с сожалением покидая свою приятельницу. – А где этот боа, сэр?

– Огастин говорит, он в норе под землей. Для этого ты мне и нужен. Если нора такая узкая, что мы с мистером Голдингом не сможем туда пролезть, ты заберешься внутрь и поймаешь боа.

– Я, сэр? – переспросил Бен.

– Да, ты. Полезешь в нору один.

– Ладно, – ответил он с философской улыбкой. – Я не боюсь, сэр.

– Врешь, – сказал я. – Сам знаешь, что безумно боишься.

– Ничуть не боюсь, сэр, честное слово, – с достоинством возразил Бен. – Я никогда не рассказывал масе, как я убил лесную корову?

– Рассказывал, два раза, и все равно я тебе не верю. А теперь ступай к мистеру Голдингу, возьми веревки и сети, да поживей.

Чтобы попасть туда, где прятался наш зверь, надо было спуститься с холма и переправиться через реку на большой лодке, по форме похожей на банан. Сделана она была, наверно, лет триста назад и с тех пор медленно приходила в негодность. Веслом орудовал глубокий старик, у которого был такой вид, словно его вот-вот хватит удар. Мальчишка, его помощник, вычерпывал воду. Это был неравный поединок, так как мальчишка был вооружен всего-навсего ржавой консервной банкой, а борта у лодки напоминали решето. К тому времени, как лодка достигала противоположного берега, пассажиры оказывались в воде дюймов на шесть.

Когда мы со своим снаряжением подошли к причалу – сглаженным водой ступеням в гранитной скале, – лодка стояла на той стороне. Пока Бен, Огастин и богатырь-африканец (мы прозвали его Гаргантюа) во всю глотку орали перевозчику, чтобы он мигом возвращался, мы с Бобом присели в тени и стали рассматривать местных жителей, которые купались и стирали белье в бурой воде.