Иван Полковников - Таёжные рассказы

— Ты не догадываешься, что очень красивая, — сказал я и хотел. погладить курицу, — среди своих подружек ты настоящая Кармен…

Но курица не позволила, чтоб кто-то прикасался к ней. Отошла, гордая, недовольная.

Я решил не выпускать Кармен из виду. Вскоре удалось установить, что она очень любит яичную скорлупу и творог. Когда она склевывала лакомства, я легонько поглаживал ее по спинке. Вначале она отбегала, сердито квохала, но потом привыкла к ласке и только чуть приседала, когда рука касалась ее. Однажды я взял ее на руки, но Кармен так /вырывалась, что мне пришлось разжать пальцы. Через несколько дней во время угощения творогом я опять взял ее в руки и тут же отпустил. Она отнеслась к этому терпимо.

Прошло полмесяца, Кармен привыкла к моим рукам.' Но больше всего ей нравилось топтаться на моих коленях, глядеть на меня, наклонив голову, одним глазком, стучать острым перламутровым клювом по пуговицам на пиджаке. Она быстро усвоила кличку, и мне стоило лишь крикнуть «Кармен!», и она неслась ко мне со всех ног.

Как-то я вышел на улицу с транзистором. Кармен подошла, прислушалась, забеспокоилась и взобралась на колени. Я не мешал ей. Кармен перебралась на моё правое плечо и вдруг запела: «Ко-ко-ко…» К нам подбегали дети, подходили взрослые.

Так в Кармен я открыл редкое качество, она реагировала на музыку. Вот в транзисторе раздался голос диктора. Кармен несколько секунд прислушивалась к этой перемене, потом слетела на землю и занялась поиском съедобного в зеленой траве.

В начале сентября поздним вечером я привез на тракторе огромный воз сена. Собирался дождь. Мы с трактористом спешили сметать сено на сеновал. Раза два или три ко мне подбегала Кармен. Но мне было некогда.

Утро настало сырое, прохладное. Все курицы копошились под навесом около корыта с кормом. Не было только Кармен. Настало время обеда — Кармен не появлялась. Вечером на насесте ее тоже не было. На другой день, в поисках Кармен я обшарил все вокруг дома. Кармен не находилась.

К вечеру я совсем потерял покой. Мне было скучно, так привязался к этой «певице». Понемногу стал верить, что Кармен похитил ястреб.

Где-то через неделю в ограде, подгоняя топорище к тяжелому колуну, я услышал над собой шорох. Взглянул вверх, и не поверил своим глазам. Между досками, на которые было наметано сено, торчала черная куриная голова. После секундной растерянности я схватил ножовку, встал на еловый чурбан и, выпилив небольшое оконце, вытащил из западни Кармен. Она была чуть жива.

Я принес ее домой и положил перед ней творог. Но Кармен не притронулась к еде. Тогда я пустил ее к банке с водой. Она набросилась на питье.

В ограде я отыскал большой ящик и посадил туда Кармен. В углу ящика стояли молоко, вода, творог, пшеница, ячмень. Вечером этого же дня. Кармен начала помаленьку есть, но на ногах стоять еще не могла и к еде добиралась на боку. А к концу четвертого дня Кармен стала проситься на волю, и я выпустил ее.

После этого приключения она снова набралась сил. Черное перо Кармен отливало блеском. На зов она охотно бежала, выманивала подачки, съедала их прямо из рук, взлетала на мои колени, плечи и голову. Но Кармен перестала петь. Теперь, услышав музыку, она усаживалась на моем плече, нахохлившись, и склевывала с перышек что-то невидимое, будто счищая с себя соринки.

Над рекой серым покрывалом висел туман. Я с трудом провернул ключ в заржавевшем замке, столкнул лодку с берега. Темно-зеленая вода подхватила плоскодонку. Я тихо правил кормовым веслом, стараясь не касаться ольховых кустов, низко нависших над водой и покрытых в этот ранний час крупной блестящей росой.

Всплеск насторожил меня. Ясно: впереди лодка. Наверняка они ловят рыбу запрещенным способом: в наших местах это пока не редкость. Сколько их — один, два? На всякий случай я зарядил одностволку. Со мной сегодня был всего один патрон, да и тот холостой.

Вот обозначилась лодка, привязанная к шесту. В лодке было двое: стоя на коленях, один быстро выбирал сеть, другой поправлял ее, складывая на борт. Это был старик с большой бородой. Он беззаботно попыхивал трубкой, будто сидел дома на завалинке и в руках у него не капроновая сеть, а изрядно поношенный полушубок, который надо подлатать. Зато молодой — высокий и широкоплечий — суетился, посматривал по сторонам, смахивал с лица пот, изредка прислушивался.

Увидели они меня, когда между нами оставалось не более десятка метров. Я слышал, как трубка старика гулко стукнула о дно лодки. Молодой рыбак быстро наклонился к шесту, стал распутывать мокрую цепь. Часть сети так и осталась в воде.

— Оставайтесь на месте! — сказал я. Молодой попытался выдернуть шест, у него ничего второпях не получалось.

— Еще раз повторяю: ни с места!

Я приподнялся, взял ружье, но неловко: равновесие нарушилось, лодка заходила подо мной. Ружье ударилось о борт. Прогрохотал выстрел. И тут же наши лодки стукнулись. Мне тоже пришлось ухватиться за шест.

Дед смотрел на меня серыми глазами, полными страха, а его напарник, неестественно взмахнув руками, свалился в воду.

— Ой, — закричал дед, — убили, убили Петьку!

Я осматривался кругом.

— Что же ты наделал, сатана, — простонал дед, — где ж это видано, чтобы за рыбешку человека губили?

— Никто его не убивал, — огрызнулся я.

— Что ж, по-твоему, я внука-то укокал? — тянул дед. «А вдруг и вправду патрон был не холостой»? — засомневался я. Выдернул из ствола латунную гильзу: нацарапанные гвоздем, на ней блестели две буквы — БД, что означало — без дроби. На душе сразу отлегло.

— Твой внук плавать умеет? — обратился я к деду.

— Неуж нет, а ныряет пуще того.

— Ну-ка, покличь его, да погромче.

— Чего зря насмехаться? Он теперь уж вон под теми камнями. Там и искать надо…

— Давай кричи, не стесняйся!

Дед крутнул головой, слабо крикнул: «Петюнька!» Слезы опять заблестели на его глазах.

— Ну, чего? — донесся из тумана басовитый молодой голос. — Здесь я, на берегу!

Дед передохнул облегченно. Теперь голос его набрал силу:

— Как же ты туда попал, сукин ты сын? Ить я думал — кончили тебя.

— Очень просто, нырнул, и все, — орал с берега внук. — А ружье-то вверх пальнуло.

Дед грузно сел на скамью, усы его шевельнула улыбка:

— Навроде бы покурить надоть…

Не спеша он поднял трубку, которая валялась у ног, выбил пепел о весло, засыпал нового табаку, чиркнул спичкой. С трубкой во рту дед опять стал прежним: будто сидит он на завалинке и ничего его не беспокоит — жизнь прожита, на душе спокойно, впереди — последнее, чего никак не минуешь…