Аким Некрасов - Енот, нутрията и другие зверята

На пристани Романовская клетки с енотами выгрузили и поставили в кузов автомашины. Корноухий почувствовал знакомый уже ему едкий запах бензина, покачивание, толчки. Машина везла уссурийцев в донские займища.

Клетку поставили на берегу небольшого озера. Дверца приподнялась. Корноухий шагнул на волю и в два прыжка скрылся в кустах. За ним выскочили остальные и рассеялись в прибрежных зарослях.

— С новосельем, зверюги! — крикнул им вдогонку один из провожатых. — Ни пуха вам, ни пера!

Корноухий шёл береговыми кустами, огибая озеро. Он исследовал каждый куст, кочку, пенёк, слой опавшей листвы. В воздухе не чувствовалось осени. Солнце грело по-летнему жарко.

Продравшись сквозь прибрежный чакан, Корноухий залез в воду, присмотрелся, ударил лапой по воде, выхватил рака и съел. Переплыв озеро, вошёл в лес. Лес был светлый, прозрачный. Чем дальше, тем он становился реже. Корноухий вышел на опушку, поднялся на курганчик: перед ним расстилалась ровная, чистая степь. Ничего подобного в жизни своей Корноухий не видел. Ему стало страшно, он повернул обратно и брёл до тех пор, пока не вышел на берег Дона. Там он залёг в сухом овраге, заросшем ежевичником и крапивой, и заснул.

С наступлением вечера он переплыл Дон и долго колесил по окрестностям, исследуя их. Наконец, недалеко от озера с чистой, прозрачной водой принялся рыть нору.

Хорошо зажил Корноухий на новом месте. На лугу и в лесу водилось много мышей, насекомых, в озере было достаточно рыбы, раков, под деревьями — падалицы диких груш и яблок. Случалось иногда прихватить зазевавшуюся мелкую птаху.

Первое время он выходил на охоту только ночью. Но жизнь была спокойной, враги не тревожили, и он смело стал бродить днём. Несколько раз сталкивался с человеком. При первой встрече страшно испугался: ещё не забылись пыльный мешок, фырчащая машина, грохочущий поезд. Но люди не делали ему зла, только молча и с удивлением рассматривали. По природе своей Корноухий не был злопамятным или слишком недоверчивым, наоборот, имел нрав общительный, весёлый и очень скоро перестал бояться людей. Так набрёл он на Дормидона и подружился с его Нуткой…

Когда навигация закончилась, Дормидон переехал с поста в станицу. Он не стал разбирать конуру, где жили Нутка с енотом. «Пусть тут перезимует, всё в затишке», — думал дед о Корноухом.

Ранней весной, в конце марта, старик снова поселился в своей избушке. Нутка первым делом сунулась в конуру, обежала и обнюхала все закоулки: видно, вспомнила своего друга. Конура была забита ещё не растаявшим снегом. «Зимовал где-то в другом месте», — подумал Дормидон.

Не знал ещё дед, что Корноухий погиб. Случилось же это незадолго до его переезда на пост…

Был у нас в станице некто Дубинин. Впрочем, фамилию его мало кто знал, а звали просто «Лавруха-браконьер». Работал он ночным сторожем в кооперации, а жил больше доходами от рыбной ловли и охоты.

Мы с Костей не раз сталкивались с ним на рыбалке. Придём, бывало, на облюбованное место, а оно занято: Лавруха ставил по 20–25 донных удочек на сазанов. Приходилось примащиваться по соседству на неудобном месте и с невольной досадой и завистью видеть, как Лавруха бегал от одной удочки к другой и снимал толстых золотистых поросят-сазанов, тогда как нам попадались лишь тощие подлещики. Налавливал Лавруха столько, что отнести всё за один раз было невозможно. При нём всегда дежурил сынишка и время от времени уносил в мешке сазанов домой.

Костя попытался однажды подглядеть, на какую приманку ловит Лавруха. Но тот, смерив Костю косым взглядом зеленоватых, как бутылочное стекло, глаз, сердито выговорил:

— Нечего тут околачиваться, рыбу пугать!

И всё же однажды, проходя яром, сын случайно подсмотрел.

— Папа, Лавруха ловит на пуговицу! — удивлённо сообщил он мне.

— То есть как — на пуговицу?

— А так. Застёгивает под жабры. У него там кусок макухи привязан, а от него поводок с металлической пуговицей. И никаких крючков!

Я понял, в чём дело, и засмеялся. Так ловят на тупой крючок. Но способ этот не любительский, строго запрещён, и Лавруха заменил тупые крючки пуговицами…

Промышлял Лавруха и охотой. В неположенное время бил зайцев, лис, куропаток, уток, не гнушался утятами. И всё сходило ему с рук. Охрана у нас была малочисленная, а угодья обширные. Костя возмущался наглостью браконьера, пробовал урезонить.

— Не суйся не в своё дело, — обрывал Лавруха, — законы я без тебя знаю.

Тогда на школьном комсомольском собрании Костя (он учился тогда уже в девятом классе) внёс предложение организовать добровольную дружину по охране охотничьих и рыболовных угодий. И вот однажды группа дружинников прихватила Лавруху на рыбалке и, предъявив удостоверения, выданные милицией, забрала с десяток сазанов и доставила в милицию вместе с запрещёнными снастями. Лавруха уплатил штраф и стал осторожнее. Он чуял, что за ним следят. Рыбалку прекратил и переключился на охоту: там легче ускользнуть от надзора.

Дружинникам нет-нет да и поступали сигналы: Лавруха промышляет… Лавруху видели с ружьём в займище… А время было запретное. Попытался было Костя однажды с товарищами устроить на него облаву в лесу. Но выследить такого охотника, как Лавруха, в обширных донских займищах — всё равно что найти иголку в стоге сена.

В другой раз (это было под весну) ребятишки подсказали, что у Лаврухи во дворе сушится какая-то шкурка. Костя бросился к Лаврухиной хате. Действительно, на рогульке у летней кухни висела вывернутая шкурка какого-то зверя. Калитка была закрыта. Костя перескочил невысокий забор. Белый красноглазый кобель мохнатым клубком кинулся под ноги, разинув клыкастую пасть, захлебнулся яростным лаем. Костя прижался к забору, отбиваясь от наступавшего пса.

Лавруха медленно подошёл, пинком отогнал собаку, враждебно глянул на Костю косоватыми тусклыми глазами:

— Чего надо?

— Показывай, что у тебя сушится на рогульке, — сурово сказал Костя.

— Нюхаешь всё? — злобно усмехнулся Лавруха. — Ну что ж, смотри.

Костя поднял глаза. Там, где висела шкурка, словно в насмешку болтался обрывок верёвки. Костя понял: пока он отбивался от пса, Лавруха успел спрятать шкурку. Пришлось уходить ни с чем. Было досадно, а Лавруха, стоя у двора, насмешливо улыбался вслед.

Вскоре после этого Костя шёл по улице. У палисадника играли ребятишки. Костя остановился, заинтересовавшись тем, как рыжеволосый сынишка Лаврухи Пашка ловко подбрасывает ногой жёстку. Костя насчитал тридцать, а жёстка всё ещё, как привязанная невидимой резинкой, подлетала вверх, плавно опускалась к ноге и снова взвивалась. Ни у кого из ребят не было такой пушистой жёстки.