Йозеф Аугуста - Исчезнувший мир (Рисунки З. Буриана)

Хрупкие и бойкие животные между тем приближались к голодному тритемнодону. Видя, что они направляются в его сторону, тритемнодон затаился в тени низкого кустарника и терпеливо ждал удобного для нападения момента. Он внимательно следил за движением стада, не спуская с него глаз, в которых понемногу разгорались огоньки охотничьего азарта.

Но вот вожак внезапно остановился, высоко поднял голову и долго принюхивался, втягивая воздух расширенными ноздрями. Затем сильно зафыркал и, обеспокоенный, обежал все стадо. Но нигде ничего не заметил, всюду был мир и покой.

Стадо снова двинулось спокойной рысью. Впереди бежал вожак, а за ним — остальные. Маленькие гривы на их шеях были неподвижны, но зато хвосты, обросшие редкими волосами, развевались в воздухе. Их шерсть буланой окраски, украшенная несколькими малозаметными продольными светлыми полосами, блестела на солнечном свету.

Стадо все приближалось к спрятавшемуся хищнику.

Волнение и охотничий азарт тритемнодона росли тем сильнее, чем ближе было стадо орогиппусов.

Наконец стадо оказалось так близко, что сидящий в засаде хищник приготовился к смертоносному прыжку, выбрав молодого орогиппуса, который трусил ближе всех к нему.

Пригнувшись, хищник крепко оперся на задние ноги, но в тот момент, когда хотел уже прыгнуть на спину выбранной жертве, орогиппус неожиданно изменил направление бега.

Тритемнодон был достаточно опытным хищником, чтобы понять, что теперь это был бы бесполезный прыжок, который сделал бы напрасным все его долгое ожидание. Однако, поскольку он не хотел остаться совсем без добычи, он стремительно выскочил из своего укрытия и влетел в стадо лошадок к своей заранее намеченной жертве. Орогиппус встал на дыбы, испуганно заржал, повернулся и галопом помчался прочь в направлении, совсем противоположном тому, которым убегали остальные. За ним по пятам гнался тритемнодон, но не мог его догнать.

Орогиппус вскоре исчез между низкими кустарниками широкой пологой равнины, он бежал непрерывно, лишь иногда на мгновение останавливался и принюхивался. Он был до смерти напуган и обеспокоен своим одиночеством. С самого раннего возраста привык он к веселому обществу своих сородичей, с которыми бегал по широкой равнине и, разгорячившись, высоко прыгал вверх. Бродил с ними с места на место, открывая все новые места, где растения были особенно вкусными и более сочными, чем в прежних. В знойные часы дня отдыхал с ними в холодке под ветвистыми деревьями или в тени кустарников. Теперь же он был совершенно один, а кроме того не мог забыть о нападении хищника.

Бесцельно блуждая по округе, он переходил временами на рысь, а затем снова двигался спокойным шагом. Всего боялся и испуганно бежал прочь, чтобы вскоре опять остановиться. Шерсть его блестела от пота, а полосатые бока высоко вздымались от частого дыхания. Он наклонял голову то вправо, то влево, долго и усиленно принюхивался. Но не увидел и не почуял ничего опасного, тряхнул головой и спокойной рысью вбежал на невысокий холм.

Оттуда стал смотреть во все стороны, надеясь увидеть свое стадо. Однако никаких его признаков не обнаружил, хотя и осмотрел во всех направлениях широкую равнину. Не было не только стада, но и его преследователя. Орогиппус был действительно один на всем доступном обзору пространстве.

Отчасти успокоившись, он сбежал с невысокого холма к его подножию и начал пастись, соблазненный пучками молодых ярко-зеленых трав, полных сладкого сока. Однако он пасся не так беззаботно, как привык. Будучи стадным животным он все время испытывал тягость одиночества. Ему недоставало стада, которое гарантирует безопасность, одиночество же приносит только страх и трудности, а часто — большие опасности и гибель. И это действительно так и было.

Смерть в образе голодного хищника кралась медленно, но неумолимо за одиноким заблудившимся жеребчиком.

С того момента, когда перед голодной пастью тритемнодона молодой орогиппус обратился в паническое бегство, этот кровожадный зверь все время шел по его следу с неотступным упорством.

Сначала он гнался за жеребчиком большими прыжками, потом, когда тот исчез у него из вида, стал двигаться медленнее, так как должен был разыскивать его следы. Ноздрями втягивал в себя тонкий запах, который четко указывал путь испуганного конька. И чем ближе он к нему подходил, тем осторожнее действовал.

Когда же, наконец, после долгого преследования тритемнодон снова увидел свою жертву, он прижался к земле и постарался осторожно приблизиться к ней ползком. Это было в тот момент, когда первобытный конек спустился с вершины невысокого холма и начал пастись у его подножия.

Тритемнодон, как змея, полз к ничего не подозревающему орогиппусу. Внимательно ставил лапу к лапе и раньше, чем на них опереться всем телом, осторожно пробовал, не наступил ли на какую-нибудь сухую веточку, которая своим треском могла бы выдать его присутствие. Иногда совсем останавливался и прижимался к земле так, что почти сливался с ней, и лежал неподвижно, словно неожиданно окаменев.

Пасущийся жеребчик внезапно поднял голову, принюхался и насторожил короткие уши. Затем зафыркал, наклонил голову и опять начал пастись. Но вскоре опять приподнял голову и снова стал принюхиваться. Его начало тяготить и угнетать какое-то беспокойство. Все сильнее и неотступнее оно заставляло его оставить пастбище и уйти в другое место.

Но прежде, чем он успел это сделать, в воздухе большой дугой пролетело пятнистое тело хищника и упало на его хребет. Зубастая пасть сомкнулась на шее, а толстые когти впились в кожу. В отчаянии конек заржал и, истекая кровью, рухнул на землю. У мертвого тела орогиппуса стоял победивший его тритемнодон, и из его горла вырывалось довольное ворчание. Но голод вскоре взял свое — и тритемнодон улегся около своей добычи и длинным языком стал ловко подхватывать струящуюся теплую кровь. Потом стал кусками жадно заглатывать мясо.

Долго он пировал спокойно, ничем не потревоженный. Казалось, что так и будет продолжаться до самого захода солнца.

Около разрушающегося утеса, который мрачно выделялся среди чарующей красоты тропического ландшафта, ручеек маленьким водопадом сбегал в небольшой водоем. Из него он выливался на изумрудно-зеленый луг, по которому вился как серебряная нить, светившаяся и блестевшая в солнечном свете.

Водоем окружала буйная растительность, которая на влажной почве быстро разрасталась и постоянно захватывала все большую площадь вокруг. Были здесь и заросли больших светло-зеленых лопухов, покрытых каплями падающей и разлетающейся воды, которые радужно светились в потоке огненных солнечных лучей.