Николай Глебов - Колокольчик в тайге

Утка знала, что здесь ее питомцам не грозит опасность с воздуха. Коршуну легче достать добычу на чистой от зарослей воде. В кусты, где плавали утята, он не бросится с высоты — может напороться на острые сучки, и тогда ему гибель. Но этого не знали глупые утята, и они не слушались матери, выплывали на плесо. И вот случилось непоправимое. Пип вместе с тремя друзьями выплыл из кустов, не замечая опасности. В небе показался коршун. Утка издала тревожное «кряк!», но поздно: пока утята торопливо плыли к спасительным кустам, хищник камнем упал на одного из них и взмыл с доверчивым утенком вверх. Во время нападения коршуна Пип успел нырнуть и тем спасся от беды. Показываться из воды долго не смел. Увидев лодку с ребятами, он нырнул еще глубже и выплыл только у лабзы. Охваченная тревогой утка все еще продолжала кричать, созывая рассыпавшихся в тальнике утят. Но Пип на зов не поплыл. И только в полдень, когда солнце достигло своего зенита, Пип, видя, что утка с утятами плавает недалеко от него, присоединился к ним. Домашние утята вместе с Пипом вышли на берег и торопливо направились по переулку. Пип остался у воды, провожая глазами своих приятелей, торопливо семенивших за матерью. Покружил среди знакомого тальника и, скосив глаза на небо, нет ли там опасности, выбрался на чистую воду. Тут его и заметили ребята.

— Я ведь тебе говорил, что утенок никуда не денется с плеса, — давай приучим его к себе, — заговорил Сережа.

— Дикого утенка? — в голосе Мити послышалось недоверие.

— Что особенного? Мы будем прикармливать хлебом. У тебя крошки есть?

— Остались.

— Бросай их утенку.

Испугавшись резкого движения руки, бросившей хлебные крошки, Пип стремительно нырнул. Ребята отъехали недалеко от места рыбалки и стали наблюдать. Крошки лежали на дне, и Пип смело начал их подбирать.

Так продолжалось несколько дней. Пип уже проплывал со стайкой домашних утят мимо лодки с ребятами, но все еще продолжал остерегаться.

В июне, когда болотные кочки покрылись ярко-зеленой осокой, Пип в ожидании хлебных крошек начал уже один кружить недалеко от ребят. Радость юных рыболовов была безгранична.

— Ну вот, ты сомневался, что нельзя приучить дикого утенка. Смотри, он нас не боится, — говорил своему другу Сережа.

В один из солнечных июньских дней над плесом пролетела дикая утка. Пип проводил ее взглядом, приподнялся на лапках, похлопал крыльями и, не отрываясь от воды, пролетел вслед за ней метра два.

— Слаб еще, не может подняться на крыло, — наблюдая за утенком, заметил Митя и бросил в воду очередную порцию хлебных крошек. — Пип, Пип, — позвал он его.

Утенок приподнял головку и повернулся от лабзы на зов своих друзей. Он начал привыкать к своей кличке и каждый раз, когда раздавался зов, охотно выплывал из зарослей, но вплотную к лодке с ребятами по-прежнему не приближался.

В конце июня он увязался за домашними утятами и вылез из воды вместе с ними на сушу. Утка со своими питомцами направилась на обычную кормежку. Утята шли за ней гурьбой. В переулке, на полпути к дому, утка издала тревожный крик. Утята сбились в кучу. Из деревни, направляясь к озеру, бежало какое-то черное лохматое чудовище и, не обращая внимания на утят, остановилось недалеко от них, вынюхивая что-то в траве.

Послышалось успокоительное «кряк!» и, переваливаясь с ноги на ногу, утка пошла дальше. При виде собаки Пип присел от страха, но, видя, что утята спокойно идут за уткой, последовал за ними. Нырнув в подворотню, утка с разбега сунула нос в корытце с месивом. Глядя на своих приятелей, Пип тоже начал есть мятую картошку, перемешанную с отрубями и мелко нарубленной крапивой. Пища ему так понравилась, что он даже залез в корытце. Неожиданно над ним выросли чьи-то длинные ноги, раздалось хлопанье крыльев и оглушительное «ку-ка-ре-ку!». Тараща испуганные глаза, Пип бросился наутек со двора.

— Смотри, Пип бежит из переулка, — показывая Мите на дикого утенка, оживленно заговорил Сережа. — Должно, уходил с утятами на кормежку. Но почему он один?

— Испугался и дал стрекача, — улыбнулся Митя. И когда Пип выплыл на середину плеса, Паклин привычным движением бросил в его сторону крошки хлеба. Пип нырнул, подобрал свою добычу и безбоязненно проплыл под водой, где стояла лодка. Ребята не заметили, как он вынырнул на другой стороне. Долго искали глазами, и, только повернувшись к лабзе, они заметили Пипа, спокойно плавающего недалеко от них.

В начале осени Пип превратился в красивого селезня и начал сторониться домашних уток. Вечерами и рано утром он исчезал с плеса и только днем садился на его спокойную гладь, ожидая ребят. Так повторялось несколько раз.

Наступила ненастная пора. Побурела осока, пожелтели листья берегового тальника, и холодный ветер сбрасывал их в сумрачные волны озера. Обнажились деревья. По ночам было слышно, как гукали совы. Давно улетели скворцы и певчие птицы. Колхозники заканчивали полевые работы. В шум тракторов вливался иногда прощальный крик журавлей. Ночью и утром застывала вода у берегов, и только днем гонимые ветром озерные волны крошили слабый ледок.

Все чаще и чаще дикие утки сбивались в стаи, собираясь в далекий путь. С ними был и Пип.

В конце осени, Сережа Хлызов и Митя, сделав уроки, поехали на рыбалку. Они направили лодку к знакомой лабзе. Там гулял холодный, пронизывающий ветер, да и клев был плохой, и ребята начали свертывать удочки. Над головой пролетела стая уток. Вот одна из них отделилась от стаи, низко спустилась над плесом и, сделав как бы прощальный круг над ребятами, взмыла вверх.

— Пип!

Сережа с Митей долго смотрели вслед быстрокрылой птице. И когда та скрылась в сумрачной дали, ребята взялись за весла.

© Южно-Уральское книжное издательство, 1967 г.

В тот год зима на Урале была суровой. От сильных морозов глухо потрескивали вековые миньярские леса.

Крепко спали в своих убежищах жирные барсуки, косматые медведи, колючие ежи. От стужи закопалась в снег боровая дичь: тетерева, глухари, рябчики.

Снег выпал глубокий. Он придавил кустарники, облепил деревья. Вечнозеленые сосны, ели и пихты стояли, словно в белых тулупах. А когда налетал «ветерок-северок», то начинал раздевать лесных великанов. Тогда сбитый снег с сухим шелестом осыпался вниз, хоронил следы зверей и птиц, скрывал тайны леса.

Огромные лоси проваливались в сугробах и, в поисках корма, с трудом бродили по чаще.