Редьярд Киплинг - Книги джунглей

Так он бежал в эту ночь, то распевая, то выкрикивая и чувствуя себя счастливее всех в джунглях, пока запах цветов не сказал ему, что болота близко, — а они лежали гораздо дальше самых дальних лесов, где он обычно охотился.

И здесь тоже человек, воспитанный человеком, через три шага ушёл бы с головой в трясину, но у Маугли словно были глаза на ногах, и эти ноги несли его с кочки на кочку и с островка на тряский островок, не прося помощи у глаз. Он держал путь к середине болота, спугивая на бегу диких уток, и там уселся на поросший мхом ствол, наклонно торчавший из чёрной воды. Всё болото вокруг Маугли бодрствовало, потому что весенней порой птичий народ спит очень чутко и стайки птиц реют над болотом всю ночь напролёт. Но никто не замечал Маугли, который сидел среди высоких тростников, напевая песню без слов, и, разглядывая жёсткие подошвы смуглых ног, искал старую занозу. Он думал уже, что оставил горе далеко позади, и начал было песню, как вдруг оно вернулось — вдесятеро сильнее прежнего. Маугли испугался.

— Опять оно здесь! — вполголоса проговорил он. — Оно идёт вслед за мной, — и оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть что–то у себя за спиной.

— Но никого же тут нет!

Ночная жизнь на болоте шла своим чередом, ни один зверь, ни одна птица не заговаривала с ним, и страшное ощущение росло.

— Я отравился, — сказал он испуганно. — Я зазевался и съел отраву, и вот — из меня сила уходит. Я испугался… Нет, я не Маугли, если испугался двух дерущихся волков. Акела и даже Пхао приструнили бы их, а Маугли — испугался? Вот верный признак: значит, я отравился. Но что происходит в джунглях? Они поют, дерутся, перебегают стайками с места на место, а я — ай-е! — я умираю в болоте от смертельного яда.

Ему стало так жалко себя, что он едва сдержал слезы.

— Потом, — продолжал он, — меня найдут в луже чёрной воды. Нет, я должен возвратиться в родные места и умереть на Скале Совета, и тогда Багира, которую я люблю (если только она не верещит в долине), может быть, хоть немного присмотрит за тем, что от меня останется, а то Чиль сделает со мной то же, что сделал с Акелой.

Большая тёплая слеза капнула на его колено, и, упиваясь своим несчастьем, Маугли почувствовал радость от того, что у него такое горе, — если вы поймёте такую радость навыворот.

— То же, что Чиль сделал с Акелой, — повторил он, — в ночь, когда я спас Стаю от диких собак. Он сосредоточился, размышляя о последних словах Одинокого Волка, памятных, конечно, и вам.

— Акела наговорил много ерунды перед смертью, потому что, когда мы умираем, мы уже не те, что раньше. Он сказал… Но всё равно, мой дом — джунгли!

Разгорячённый воспоминаниями о битве на берегу Вайнганги, он выкрикнул это вслух, так что даже дикая буйволица в тростниках привстала на колени и фыркнула:

— Человек!

— У-у! — сказал дикий буйвол Меса (Маугли было слышно, как он ворочается в грязи). — Это не человек. Это только безволосый волк из Сионийской Стаи. В такие ночи он бегает взад и вперёд.

— У-у! — отвечала буйволица, вновь нагибая голову к траве. — А я думала, что это человек.

— Говорю тебе, что нет. О Маугли, разве тут опасно? — промычал Меса.

— «О Маугли, разве тут опасно?» — передразнил его мальчик. — Только об одном и думает Меса: не опасно ли тут! Кроме Маугли, который бегает взад и вперёд по лесу и стережёт вас, никто ни о чем не думает!

— Но как он громко кричит! — удивилась буйволица.

— Так кричат все, — презрительно отвечал Меса, — кто знает, как рвать траву, но не умеет жевать её.

— Не далее как в прошлые дожди, — пробурчал Маугли, — я за куда меньшую грубость выгнал Месу из лежбища и гнал галопом через болото.

Он протянул руку сорвать мохнатую камышинку, но передумал. Меса размеренно жевал жвачку, и длинные стебли травы шелестом говорили, где пасётся его буйволица.

— Нет, не хочу я умирать здесь! Чтоб Меса, одной крови с Джакалой и со свиньёй, стал бы надо мной потешаться?! Посмотрим лучше, что там, за болотом. Да, никогда у меня не было такого в весенний бег — и жарко, и зябко сразу. Вперёд, Маугли!

Маугли не устоял перед искушением подкрасться из–за тростников к буйволу и кольнул его остриём ножа. Большой, весь облитый грязью буйвол выскочил из лужи с треском разорвавшегося снаряда, а Маугли расхохотался так, что ему пришлось сесть.

— Рассказывай теперь, как безволосый волк из Сионийской Стаи пас тебя, Меса! — крикнул он.

— Волк? Ты? — фыркнул буйвол, меся ногами грязь. — Все джунгли знают, что ты пас домашнюю скотину. Ты такой же мальчишка, какие кричат в пыли вон там, на засеянных полях. — Ты — волк джунглей! Разве охотник станет ползать, как змея, среди пиявок и ради скверной шутки, достойной шакала, позорить меня перед моей подругой? Выходи на твёрдую землю, и я… я… — Буйвол говорил с пеной у рта, потому что во всех джунглях нет зверя вспыльчивее.

Маугли, не меняя выражения глаз, смотрел, как пыхтит и фыркает буйвол. Когда можно было что–нибудь расслышать сквозь шум летевших во все стороны брызг, он спросил:

— Какая человечья стая живёт здесь, у болота, Меса? Этих джунглей я не знаю.

— Ступай на север! — проревел сердито буйвол, потому что Маугли кольнул его довольно сильно. — Так шутят коровьи пастухи! Ступай, расскажи про это в деревне у болота.

— Человечья стая не любит слушать про джунгли, да я и сам думаю, что лишняя царапина на твоей шкуре — не такая важность, чтобы про неё рассказывать. А всё же я пойду посмотрю на эту деревню. Да, пойду! Успокойся! Не каждую ночь Хозяин джунглей приходит пасти тебя.

Он перешагнул на тряскую почву на краю болота, хорошо зная, что буйвол не бросится туда за ним, и побежал дальше, смеясь над его яростью.

— Сила во мне ещё есть, — сказал он. — Может быть, яд был всё-таки не смертельный? Вон там звезда сидит над самой землёй, — и он пристально вгляделся в неё, сложив руки трубкой. — Клянусь буйволом, который выкупил меня, это Красный Цветок, тот самый Красный Цветок, возле которого я лежал ещё до того, как попал в Сионийскую Стаю! А теперь я посмотрел, и надо кончать мой бег.

Болото переходило в широкую луговину, где мерцал огонёк. Уже очень давно Маугли перестал интересоваться людскими делами, но в эту ночь мерцанье Красного Цветка влекло его к себе, словно новая добыча. «Посмотрю, — сказал он себе, — очень ли переменилась человечья стая».

Позабыв о том, что он не у себя в джунглях, где может делать всё что вздумается, Маугли беззаботно ступал по отягчённым росою травам, пока не дошёл до той хижины, где горел огонёк.

Три–четыре собаки подняли лай, потому что Маугли был уже на окраине деревни.