Анатолий Онегов - За крокодилами Севера

Удочка-кобылка в то время и была, пожалуй, тем самым волшебным колобком, который все время манил и манил меня за собой туда, где в ледяной лунке, заполненной чуть голубоватой водой, будет чутко ждать осторожной поклевки небольшой зеленый поплавок с белой шапочкой и красным пятнышком на самой макушке.

Такой поплавок, предназначений специально для подледной ловли, у меня уже был припасен. Были припасены для такой цели и леска, и крюки, и грузило. Оставалась только удочка-кобылка…

Какой замечательной была эта кобылка на рисунках в моих рыболовных книгах, доставшихся мне от деда. Что-то было в этой снасти особое, необыкновенное. Что именно, я не знаю до сих пор, но до сих пор эту самую удочку-кобылку считаю самой замечательной своей зимней снастью.

Итак, желанную снасть я в конце концов устроил. Самую кобылку вырезал из толстой доски, а вместо короткого можжевелового хлыстика, как рекомендовалось для этой снасти в моих рыболовных книгах, приспособил тонкую бамбуковую полоску. Но эта полоска, добытая из старой лыжной палки, показалась мне почему-то слабоватой и для надежности я усилил ее стальной пружинкой. Эту пружинку и бамбуковую полоску я аккуратно обмотал крепкой ниткой, а затем вместе с самой кобылкой покрасил зеленой краской, которая только и оказалась под рукой,

Все самые уловистые места «под проводами» мой наставник, Василий Петрович, конечно, знал, и мы остановились тогда именно там, где и должен был брать желанный подлещик. Своей собственной пешни у меня в то время еще не было, и Василий Петрович, как и положено хорошему учителю, прежде всего пристроил к делу своего ученика: он прорубил мне лунку, проследил, как я ее очищу, еще раз убедился, что в лунке нет никаких острых выступов, которые могли бы помешать моей рыбной ловле, и только затем стал готовить лунки для себя.

Ожидать подлещиков «под проводами» мы начали еще в сумерках зимнего дня, т. е. судя по существующим здесь порядкам, мы никак не опоздали к утреннему клеву… Вот-вот зеленый с белой шапочкой и красным пятнышком на самой макушке поплавок, чуть притопленный грузиком в лунке, оживет и известит меня, что рыба уже подошла, заметила насадку и теперь вот-вот станет пробовать ее на вкус… Здесь надо было выждать, когда поплавок то ли начнет подниматься вверх, то ли станет быстро тонуть. И только тут последует подсечка… Вот-вот… Но ничего похожего в то утро у меня так и не случилось…

Начиная понимать, что большого счастья в этот раз мне так и не дождаться, я стал нет-нет да и доглядывать за своим Василием Петровичем. Но и у него, увы, ничего выдающегося пока не происходило. В конце концов мой наставник принялся сматывать свою снасть и тоже самое посоветовал сделать и мне.

Моя зеленая кобылка, черпачок-шумовка в ведре, и я снова следом за Василием Петровичем бреду по льду Москвы-реки. Мы бредем обратно, в сторону автобусной остановки, добираемся до обрывистого берега и тут, на самой, видимо, стремнине, Василий Петрович снова порубает во льду две лунки: одну для меня, другую для себя. И мы усаживаемся теперь уже не москворецкого ерша…

И ерш не заставляет себя ждать. Он берет верно, жадно, тут же утаскивает в воду легкий поплавочек. Один, второй, третий…десятый… Схваченные морозцем седоватые ерши веером окружают мою лунку… Я забываю все на свете. И только лунка — оконце во льду, крошечный кружочек живой воды и там, в воде, чуть притопленный мой зеленый поплавочек с белой шапочкой и красным пятнышком на самой макушке.

Мой первый успех на подледной рыбалке, кажется, растрогал моих домашних, и отец тут же пообещал подарить мне пешню. И вскоре с легкой пешней, выполненной кем-то из знакомых моего отца, со своей чудесной кобылкой, но уже с ящиком-самоделкой, а не с ведром, с рыболовным черпачком, а не со старой маминой шумовкой я уверенно промышлял на льду Москвы-реки… А там прознал дорогу и на Сенеж, где старался разыскать знаменитых сенежских ершей-гигантов. Словом, стал я почти заправским рыболовом-подледником. И все было бы хорошо, если бы не одно «но»…

Я успешно ловил рыбу и посреди зимы, и по последнему весеннему льду, но вот все никак не получалось у меня свидеться с только что укрывшим воду зеркалом-гладью, первым льдом. Не выходило, не получалось — и все тут…

Но, наконец, случилось — я один посреди тайги, в деревушке, оставленной недавно ее коренными жителями, в моем хозяйстве десятка полтора больших и малых лесных озер, все эти озера я уже обошел, познакомился с ними, и вот теперь вместе с таежной водой жду прихода зима и самого первого льда на моих озерах…

Наверное, здесь надо пояснить, что тогдашнее мое пребывание в тайге, конечно, имело определенные творческие цели — я только-только серьезно занялся литературой, но так уж устроено было у нас в то время, что твои планы-задумки, пока никак не материализованные до конца, никто не обязан был серьезно принимать во внимание, и чтобы хоть как-то не вступать в противоречия с законом об обязательном трудоустройстве, я официально занимался тогда лесными промыслами: охотился и ловил рыбу…

Промысловая охота должна была начаться с середины октября, а до этого я добывал рыбу, сушил ее в русской печи, как сушат белые грибы, и вот такую сухую рыбу, сущик (высушенную, разумеется без соли) по мере ее накопления я выносил за плечами из леса и реализовал по установленным в то время ценам.

Добывать рыбы можно было и побольше и тогда для транспортировки добытого к покупателю обычным рюкзаком уже не обойтись, но я не стремился тут к особым богатствам, а потому и промышлял на своих озерах не сетями, а обычной крючковой снастью: теми же жерлицами, спиннингом, дорожкой, удочками и мормышкой.

С помощью мормышки я добывал по большей части т. н. живцов, которые и шли на жерлицы, а еще на небольшой перемет, который здесь почему-то называли подпуском, хотя подпуском, в моем представлении, считалась несколько иная снасть, да к тому же еще применяемая преимущественно на течении. Мой же перемет стоял в озере, на берегу которого я жил в небольшом ладном домике. Перемет я проверял рано утром, снимал пойманную рыбу, затем добывал живцов и проверял перемет еще раз уже во второй половине дня, подсаживая пойманных живцов вместо отсутствующих…

Признаюсь, что добыча рыбы тем же переметом особенно не радовала меня, хотя подобный промысел и позволял мне сделать для себя какие-то полезные открытия по части поведения разных рыб в наших северных озерах. Но что делать, если надо было зарабатывать на хлеб, и только потом браться за создание «бессмертных произведений»… Словом, с помощью самой разной крючковой снасти я мог более-менее точно наблюдать за жизнью принадлежащих мне водоемов. И эти наблюдения вроде бы подсказывали мне, что здесь по первому льду уж я отведу наконец душу, вооружившись лишь мормышкой да еще снастью для отвесного блеснения. По крайней мере с приближением холодов тот же самый окунек никак не снижал своей активности и отлично ловился и на мормышку и на зимнюю блесенку… И теперь оставалось только дождаться зимы и морозов.