Николай Золотницкий - Цветы в легендах и преданиях

Как вдруг откуда ни возьмись появилась прелестная молодая девушка. Она подошла к нему и спросила: «О чем, старичок, ты так горько плачешь? Не плачь, предки мои оставили мне дар оживлять все умершее, принеси мне только немного воды».

Обрадованный старик бросился было за водой, но дорогой, усомнившись, обернулся. И — о чудо! — девушка уже исчезла, но все цветы его ожили и сделались даже во сто раз прекраснее: простые превратились в махровые, одноцветные — в пестрые. На одном кусте были цветы всевозможных сортов, и краски их поражали ни с чем не сравнимой яркостью.

Слух о таком чуде не замедлил распространиться по всей стране, и отовсюду стал стекаться к старику народ, чтобы полюбоваться его так чудесно воскресшими цветами... Но избитый стариком Чанг-Эй, раздосадованный такой удачей, не мог простить нанесенного ему оскорбления и решил во что бы то ни стало отомстить. И вот он оклеветал Хо-Чи и обвинил его в чародействе. Старика схватили, бросили в тюрьму, приговорили к смертной казни и назначили даже день ее исполнения.

А тем временем Чанг-Эй, напившись пьян, отправился опять со своими товарищами в сад старика и принялся было снова топтать и ломать его чудные цветы. Но тут вдруг поднялся сильный ветер; при его порывах все пионы приподнялись и превратились в прелестных молодых девушек, одетых в столь же блестящие платья, как лепестки самых красивых из цветков, и одна из них, обратившись к своим подругам, сказала: «Мы все сестры цветов. Враги так усердно ухаживающего за своими пионами Хо-Чи — наши враги. Соберем силы и вступим с ними в борьбу!»

Тут широкие рукава их платьев замахали, сами платья заколыхались и заколебались, и разразился такой страшный ураган, что небо. сделалось черно, как чернила, и яркий день превратился в самую глубокую ночь. Подхваченные ветром товарищи Чанг-Эя ударялись о стволы деревьев, их кололи колючки, шипы и с такой силой хлестали сучья и ветви, что они остались еле живы, а сам Чанг-Эй, подброшенный на громадную высоту, упав в ров с навозом, так сильно расшибся, ударившись о землю, что тут же испустил дух.

Узнав обо всем происшедшем, верховный судья пришел в страшный испуг; он отменил тотчас же смертную казнь, простил старика и отдал строгий приказ: «не сметь никогда дотрагиваться ни до одного из цветков в его саду».

А Хо-Чи продолжал мирно жить, ухаживая за своими цветами и благословляя память спасшей его от смерти и воскресившей его цветы чудной богини. Волосы его из седых сделались опять черными, морщины исчезли, а лицо его стало свежо и молодо, как в отдаленные дни его юности. Во всем чувствовалось влияние его чудесной покровительницы, и он блаженствовал...

И вот однажды, когда он любовался только что распустившимся дивным пионом, вдруг повеяло теплым нежным ветерком, по всему саду распространилось чудное благоухание, и раздались дивные, никогда не слыханные им божественные звуки... Подняв глаза, Хо-Чи увидел свою молодую богиню, которой предшествовали непорочные белые аисты и лазоревого цвета феникс, опускающийся на розовом облаке. «Хо-Чи, — сказала она ему, — ты достиг полного совершенства. Творец вселенной, желая наградить твою беспредельную любовь к цветам, зовет тебя в свои небесные сады, следуй за мной!..»

Хо-Чи вступил на облако и вознесся медленно на небо. А за ним поднялись его хижина и окружавшие ее деревья, цветы, пионы и все, что он любил. И с облака раздался голос:

«Тот, кто любит цветы и охраняет их, увеличивает свое счастье и получит блаженство. А тот, кто обходится с ними дурно и уничтожает их, будет несчастен и подвергнется самым строгим наказаниям!»

Затем облако исчезло среди других облаков, и в воздухе почувствовалось как бы дуновение легкого зефира.

И с этих пор селение, где жил Хо-Чи, стало называться селением праведника, вознесшегося живым на небо, а место, где был его сад, — садом «ста цветов».

Не менее поэтичное сказание сложилось там еще и о «духе пиона».

«Жил некогда, — говорит это сказание, — в одном из отдаленных городов Небесной империи один молодой ученый, который посвящал себя всего изучению культуры пионов.

Живя в одиночестве, только среди своих книг и пионов, он был однажды крайне обрадован посещением одной молодой красивой девушки, которая без всяких приглашений появилась у него на пороге дома и просила дать ей какое-нибудь занятие.

Согласившись с удовольствием на ее просьбу, он со временем был приятно удивлен тем, что она стала для него не только прекрасной служанкой и помощницей по уходу за его пионами, но и отличным товарищем.

Оказалось, что она получила замечательное воспитание, знакома с придворным этикетом, писала, как ученый, была поэтом, живописцем и стала для него верным другом.

Отнесшись сначала к ней лишь с снисхождением, молодой ученый вскоре был положительно пленен как ее грацией, красотой, так и ее познаниями. Она сделалась для него существом необходимым.

Все шло отлично. Молодые люди, видимо, увлеклись друг другом. Она слушалась его во всем беспрекословно, исполняла все его малейшие желания; он любовался ею, даже более того — любил ее.

Но вдруг случилось нечто необычное. Желая, по-видимому, сделать ее своей женой, молодой ученый пригласил к себе жреца и сообщил ей о предстоящем посещении.

Известие это, однако, вместо того, чтобы обрадовать, произвело на нее какое-то удручающее впечатление, и она вдруг куда-то исчезла.

Напрасно звал ее ученый, она не откликалась более на его зов.

Тогда, встревоженный, огорченный, он бросился ее искать и, проходя по одной темной галерее дома, вдруг заметил ее, проскользнувшую, как тень. Он за ней — она от него.

Наконец нагнал ее, но в тот момент, когда хотел схватить, она вся как-то съежилась, сплющилась у стены и исчезла в ней, так что стала походить скорей на какой-то рисунок на поверхности стены, и лишь губы ее продолжали двигаться.

— Я вам не отвечала, — шептала эта тень, — когда вы меня звали, потому что я не человеческое существо: я дух пиона. Ваша любовь согревала меня, поддерживала во мне человеческую форму, и для меня было радостью, наслаждением служить вам.

А теперь, когда придет жрец, он осудит вашу любовь ко мне, и потому я не могу более принять свой прежний облик. Я должна возвратиться к цветам. Прощайте, благодарю вас за ваше расположение, благодарю за счастье, которое вы мне дали.

Ученый стоял ошеломленный.

Как ни убеждал он ее, как ни умолял, после этих слов изображение дивной девушки все глубже и глубже погружалось в стену. Краски рисунка, который она теперь собой представляла, становились все бледнее, бледнее и наконец исчезли совсем, не оставив ни малейшего следа...

С этого дня ученому ничто не стало мило на свете. Он забросил свои книги, науку, и только лишь воспоминание при взгляде на пионы о чудном, согревавшем так недолго его жизнь существе, лишь дума о том, что, может быть, в каком-нибудь из них незабвенная девушка и теперь находится, поддерживала его, являлась единственным его утешением в жизни. Любуясь их красотой, он любовался ею, вдыхая их чудный аромат - чувствовал как бы ее близость...»