Борис Воробьев - Весьёгонская волчица

Впереди из травы высовывалась тёмно-серая шляпка большого подберёзовика. Он явно перестоял и наверняка был червивым, и Егор, проходя мимо, поддел шляпку ногой. И удивился, почувствовав, что ударил не по грибу, а по чему-то твёрдому; что-то странное, ни на что не похожее, выкатилось из травы, поразив Егора непонятным, неживым обликом. Не представляя, что бы это могло быть, Егор нагнулся и рукой раздвинул траву. И отшатнулся: перед ним, наполовину утопая во мху, лежал серый человеческий череп-Егор редко испытывал страх, но сейчас ему на миг сделалось не просто страшно, а жутко, словно к нему прикоснулось нечто такое, чего нельзя и вообразить и что тем не менее существовало и обитало рядом.

Егор стоял как в оцепенении, не зная, что делать: то ли положить череп на место, то ли идти, не оглядываясь дальше. Но уже через минуту он пришёл в себя. Вытерев вспотевший лоб, он поставил корзинку на место, достал газету и махорку. Руки от пережитого ещё дрожали, табак просыпался, и цигарка получилась нескладная. Несколько раз глубоко захватившись, Егор окончательно справился с волнением.

Череп лежал в двух шагах, уставив вверх пустые глазницы. От него невозможно было отвести взгляд. Казалось: отведи – и произойдёт что-нибудь не менее жуткое – череп вдруг исчезнет, или окажется на том месте, где лежал до этого, или, чего доброго, по-живому засмеётся.

И всё же Егор пересилил себя и, отвернувшись от страшной находки, до конца докурил цигарку. Он понимал, что никуда уже не уйдёт, не бросит всё как есть, как бы ему этого ни хотелось. Раз есть череп, должно быть и всё остальное, череп не мог сам по себе оказаться в лесу.

Выбрав среди валежин сук потолще, Егор принялся разгребать мох и траву вокруг того места, где раньше лежал череп. И сразу же наковырял из земли одну кость, за ней вторую. Потом обнажились рёбра, а там отыскалась и одна из рук, вернее, то, что от неё осталось. Продолжая ковырять, Егор неожиданно вывернул из мха какую-то металлическую коробку. Он поднял её и стал рассматривать. Судя по зелёным купоросным пятнам, как плесень облепившим коробку, она была медная или латунная, но как Егор её ни поворачивал, не мог определить, для чего она предназначалась. По бокам коробки были сделаны ушки, в них, наверное, продевался ремень, и выходило, что коробка носилась через плечо. Но для чего всё-таки она служила? Такой коробки Егор никогда не видел и поэтому не мог представить, как ею пользовались. Понял только одно: коробка старая, сейчас таких не делают.

Провозившись с час, Егор наконец убедился, что ничего больше не найдёт. Всё, что удалось выкопать, лежало перед ним: пусть и не целый, но тем не менее человеческий скелет. Недостающее могло частью сгнить, а часть, наверное, растащили лесные звери – скелет, как определил Егор, лежал в лесу не один год. А может, не один десяток лет, потому что за всё время, которое Егор жил в деревне, он не слышал, чтобы кто-то из округи пропал в лесу. Если бы такое было, об этом раззвонили бы везде, как обо всех пожарах, смертях и других несчастьях. А тут не было ничего, никаких слухов.

Егор вытер руки о траву и, свернув очередную цигарку, присел рядом с корзиной. Она была заполнена только до половины, но ни о каких грибах больше не думалось, все мысли занимало то, что грудой лежало среди изрытого мха и затоптанной травы. Поначалу, когда копал, Егор не очень-то приглядывался к костям, торопился вырыть, и только теперь заметил, что скелет-то – дай бог каждому. Кости были толстенные, грудь – под стать хорошей бочке, а «примерив» на глазок скелет к себе, Егор присвистнул: мужик вымахивал метра на два! Бросить эту громадную груду Егор не мог – человека ведь нашёл, не скотину, нужно было закопать всё. Лопаты нет? А нож на что? Какую-никакую могилу, а выкопает.

Но эту мысль тотчас перебила другая. Выкопает! А потом снова откапывать? Ведь как ни крути, а придётся заявлять обо всём в милицию. Мало ли что, что никаких слухов не было, а вдруг кто-нибудь да пропал? Зароешь, а там опять откапывать, когда милиция приедет. Ах ты, ёлки зелёные! Придётся оставлять, как есть. Хворостом закидать пока, а уж милиция пускай сама думает, что делать.

Всё кажется, выстраивалось по правде, по закону, и только мысль о коробке не выходила у Егора из головы. С ней, с этой коробкой, связывалось что-то такое, что пока гнездилось в самых дальних закоулках сознания, от чего у Егора на миг перехватывало дух, как перехватывает его от предвосхищения некоей жуткой и в то же время сладостной догадки, которая вот-вот высверкнет и осветит всё.

Егор ещё раз повертел коробку в руках, прикинул и так и сяк и признался, что не знает, когда и для чего её сделали. Он положил коробку поверх грибов и пошёл в деревню.

Ни в какую милицию Егор ни о чём не заявил. Не до того стало. Всё вдруг и впрямь высветилось, и высветилось невероятно: а что если там, в лесу, он нашёл сгинувшего прадеда Тимофея?! От этой мысли бросило в жар, но, ухватившись за неё, Егор ни о чём другом больше не думал. Коробка! На всё могла дать ответ только эта странная, неизвестно для чего служившая коробка, которая с самого начала и смутила Егора именно своей странностью и непохожестью ни на что.

Дома, ни словом не заикнувшись жене про случай в лесу, Егор, как мог, отчистил коробку от купоросных пятен и снова со всех сторон осмотрел её, надеясь найти какой-нибудь след, который бы показал, когда и где была сделана коробка, но не обнаружил никакого клейма, никакой фабричной марки. Они наверняка были, но, видимо, их съела окись. Она, как лишай, расползлась по стенкам коробки, прошла сквозь них внутрь, и это ещё раз подтверждало, что коробка пролежала в лесу невесть сколько.

Егор показал коробку Гошке. Кузнец тоже вертел её и так и эдак, колупал окисленные места жёлтым от табака ногтем, но под конец пожал плечами:

– Ей-богу, не знаю, что это за штуковина. Это где ж ты откопал такую?

Точно – откопал, хотелось сказать Егору, но даже Гошке он не стал ни о чём рассказывать. Соврал, будто нашёл коробку у матери на потолке, когда разбирал оставшиеся от деда вещи.

Но именно тогда, в кузнице, и высверкнуло то, что показалось Егору в одно и то же время и невероятным и что ни на есть истинным. Если уж Гошка, который вдвое старше Егора и который всю жизнь возится с разными железками, не знает, что это за штука – коробка, значит, она и вправду сделана давно. И у прадеда Тимофея могла иметься такая, могла!

Словом, надо было что-то делать: или выбросить всё из головы и заявить в милицию о том, что нашёл в лесу сгнившего человека, или удостовериться в правильности своей догадки. Но как удостоверишься? Разве что у стариков порасспрашивать?

Ничего другого не оставалось, и Егор стал перебирать в уме, кому б из стариков показать коробку. И в конце концов решил, что если и идти к кому, то уж к деду Матвею Пахомову. Старее его никого в деревне не было. Говорили, что деду Матвею уже сто лет, но Егор не очень-то этому верил. Сто лет – это целый век, а дед Матвей не был похож на дряхлого старика. Лысый да без зубов – это верно, но ведь и ходит сам, без всякой палки, и по дому всё время копошится – то овец во двор загоняет, то плетень чинит, то сено на задах ворошит. Человек в сто лет вряд ли мог быть таким шустрым, и Егор склонялся к тому, что Матвею Пахомову, конечно, не сто, а меньше, но всё равно много. И уж он-то должен отгадать, что это за коробка такая, которую не признал даже Гошка.