Джон Грогэн - Марли и мы

В том, что старость не радость, сомнений не было. Молодость уже не вернешь.

Марли напоминал мне о краткости жизни, о ее быстротечных радостях и упущенных возможностях. Он напоминал мне, что каждому из нас только раз выпадает шанс попасть в яблочко, и жизнь не дает второй попытки. Сегодня ты можешь доплыть аж до середины океана, надеясь поймать удачу за хвост, а завтра с трудом наклонишься, чтобы попить из своей миски. У меня, да и у всех нас, была только одна жизнь. Я все время возвращался к одному и тому же вопросу: «Зачем я трачу свои годы на журнал о садоводстве?» Дело было не в том, что от новой работы я не получал отдачи, – я гордился изменениями, которые произошли в журнале. Но я отчаянно скучал по газетам, по людям, которые их делают, и по людям, которые их читают. Я скучал по возможности быть причастным к главной новости дня и по ощущению, что я могу что-то изменить, пусть совсем немного. Я скучал по выбросам адреналина, которые были неизбежны, когда приходилось писать статьи за несколько часов до сдачи в печать, и по ни с чем не сравнимому удовлетворению, когда я утром обнаруживал, что мой почтовый ящик завален ответами на мои слова, эмоции, мысли. Но больше всего мне не хватало возможности рассказывать людям истории, и я удивлялся, как меня угораздило уйти с работы, которая идеально мне подходила, и пуститься в авантюру с этим журналом с его мизерным бюджетом, постоянной необходимостью поиска рекламодателей (а также квалифицированного персонала) и неблагодарной редакторской работой.

Когда один из моих бывших коллег упомянул, что газете Philadelphia Inquirer требуется ведущий рубрики, я ухватился за эту возможность, не сомневаясь ни секунды. Такое место заполучить невероятно трудно даже в маленькой газете: когда вакансия открывается, на нее сразу же назначается кто-то из сотрудников. Перо передают ветеранам, которые уже показали себя хорошими журналистами. У Inquirer была прекрасная репутация, она получила за последние годы семнадцать престижных Пулитцеровских премий в области журналистики и считалась одной из лучших газет страны. Я был ее поклонником, и вот теперь меня пригласили на собеседование. Чтобы получить эту работу, мне даже не нужно было переселяться: офис находился в сорока пяти минутах езды от Пенсильванской федеральной трассы – вполне приемлемое расстояние. Я не слишком верю в чудеса, но все это казалось чересчур прекрасным, чтобы быть правдой, словно вмешалось провидение.

В ноябре 2002 года я променял свою экипировку садовника на аккредитацию журналиста Philadelphia Inquirer. Вполне возможно, это был лучший день в моей жизни. Я оказался там, где мне и следовало быть: в редакции газеты.

Я проработал всего несколько месяцев на новом месте, когда на Филадельфию обрушился первый в 2003 году сильный буран. Снег пошел еще в воскресенье вечером, а к тому времени, как на следующий день небо просветлело, на земле лежали сугробы высотой около 60 см. Пока местные власти чистили дороги, дети три дня не ходили в школу, а я посылал свои материалы из дома. Я одолжил у соседа снегоуборочный агрегат, расчистил подъездную дорожку, а также прокопал узкий проход к входной двери. Зная, что Марли вряд ли удастся выбраться в сад по вертикальным снежным стенам, не говоря уже о том, чтобы преодолеть глубокие сугробы по пути, я расчистил ему его собственную «потайную комнатку», как окрестили ее дети. На самом деле это был небольшой участок рядом с основной дорожкой, на котором он мог делать свои дела. Правда, когда я позвал его на улицу опробовать новые удобства, он долго стоял в дверном проеме и с подозрением принюхивался к снегу. У него были очень изощренные представления о подходящем месте, где можно справить естественные надобности, и то, что было перед ним, явно не отвечало его требованиям. Он уже было поднял лапу и собрался помочиться, но тут что-то остановило его. Писать прямо здесь? Под окном? Да ну, ты шутишь! Он повернулся, с огромным усилием одолел скользкие ступеньки и ушел в дом.

В тот вечер я снова вывел его на улицу после ужина, и на этот раз Марли не смог позволить себе тянуть время. Ему нужно было на улицу. Он нервно прохаживался по расчищенному проходу и по «тайной комнатке», потом выходил на подъездную дорожку, стуча когтями по замерзшей земле и нюхая снег. Нет, так не пойдет. Прежде чем я смог остановить его, он вскарабкался на вертикальную стену из снега, образовавшуюся после работы снегоуборочного агрегата, и побежал через весь сад к заснеженным елям в пятнадцати метрах от нас. Я глазам не верил: мой больной артритом пес решился на переход через Альпы! Через каждые пару шагов его зад провисал вниз, а ноги проваливались в снег. Несколько секунд он лежал на пузе, потом снова поднимался и продолжал борьбу. Он медленно, с большим трудом пробирался сквозь глубокие сугробы, используя свои все еще сильные плечи. Онемев, я стоял на подъездной дорожке, прикидывая, как буду его спасать, если он, в конечном счете, застрянет и не сможет вылезти самостоятельно. Но пес продвигался все дальше и дальше и наконец добрался до ближайшей ели. Внезапно я понял, зачем он проделал это. У Марли был план, причем, надо признать, гениальный. Под густыми ветвями снег был всего несколько сантиметров глубиной. Дерево выступало в роли зонта, и, как только Марли оказался под ним, он уже мог свободно передвигаться и приседать где ему захочется. Он привычно закружил, обнюхал все и порылся в снегу, стараясь найти подходящее место. Однако, к моему немалому удивлению, он побежал к соседнему дереву. Первое место казалось мне идеальным, но оно явно не отвечало высоким стандартам Марли.

С трудом он добрался до следующего дерева, но после достаточного количества кругов нашел, что и здесь плохо. Так он побежал к третьему дереву, потом к четвертому и к пятому, каждый раз все больше удаляясь от подъездной дорожки. Я звал его обратно, хоть и понимал, что пес не слышит меня.

– Марли, ты застрянешь там, кретин! – кричал я.

Но Марли с упорством преследовал свою цель. Наконец он добрался до последнего дерева на нашем участке – это была огромная ель с густыми ветвями. Здесь дети обычно ждали школьный автобус. Там он и обнаружил клочок мерзлой земли, который так долго искал, – свой личный, едва припудренный снегом. Он сделал несколько кругов и со стоном присел на свои старые, измученные, истерзанные артритом лапы. Там он, наконец, облегчился. Ура!

Завершив свою миссию, Марли начал долгий путь домой. Я махал руками и хлопал в ладоши, чтобы поддержать его.

– Только не останавливайся, малыш! – кричал я.

К сожалению, в трех метрах от подъездной дорожки силы Марли иссякли. Он выдохся и, упав на снег, совершенно изнуренный, озабоченно посмотрел на меня. Что мы теперь будем делать, хозяин? Я понятия не имел. Я мог пройти к нему по сугробам, но что дальше? Он был слишком тяжелым, чтобы я мог нести его на руках. Еще несколько минут я стоял на месте, подзывая его, но Марли не шевелился.