Ален Бомбар - За бортом по своей воле

Но еще интереснее было наблюдать, как летучие рыбы и птицы мчатся в воздухе параллельным курсом. С помощью киноаппарата я попытался запечатлеть эту удивительную сцену.

Легкий завтрак, съеденный мною на борту «Аракаки», вызвал самые неожиданные последствия. На следующий день ужасное расстройство желудка, от которого я очень страдал, почти прекратилось, хотя следовало бы ожидать обратного, потому что и фрукты, и капуста слабят. Но другой результат был еще удивительнее и главное чувствительнее: только после 10 декабря, когда я съел этот пресловутый завтрак, я понял, что такое настоящий голод! Схватки в животе не прекращаются! Я съедаю в день столько же, как и до встречи с кораблем, но меня одолевает голодная зевота, чего раньше, в предыдущие 50 дней, никогда не было. По ночам меня преследуют «гастрономические» кошмары. Чаще всего повторяется один и тот же сон — курица с рисом. Почему?! Понятия не имею!

20 декабря я провел в воспоминаниях обо всех пирушках, в которых я участвовал после войны, и особенно о тех, что были непосредственно перед отъездом. Я рассчитал, что мне осталось провести в море, если ничего особенного не случится, приблизительно столько же дней, сколько я провел в Касабланке, и теперь, принимаясь за свой планктон или рыбу, всякий раз вспоминаю о том, что я ел в соответствующий день на суше. Получается примерно следующее: «Сегодня я завтракаю в Адмиралтействе: подают жаркое из зайца. Обедаю у врачей Касабланки: почки под белым вином»...

Наконец-то, я перебрался на новую карту! Свернув общую карту Атлантического океана, я обозначил свое местоположение на специальной карте Карибского моря. Поразительно, до какой степени более крупный масштаб создает впечатление, что пройдено большее расстояние.

В честь перемены карты я бросил в море последнюю записку в бутылке для планктона. В ней говорилось: «Опыт удался, задача практически решена. Нашедшего записку просят отослать ее... и т.д...»

Любопытно, попадет ли к адресату хотя бы одна записка, доверенная мною океану?

Я считал, что уже приехал. 21 декабря, к концу дня, за кормой появилась рыба метра в полтора длиной с заостренной мордой и пастью, вооруженной внушительными зубами. Это барракуда. Она посматривала на меня так, как смотрит лакомка на вкусное блюдо. Сначала я швырнул в нее мулинетом [58] Мулинет — прибор для измерения скорости течения. (Прим. автора.) , удерживая его за веревку. Таким способом я обычно пугал акул, которые в подобных случаях немедленно удирали. Но эта «рыбка» даже не дрогнула и продолжала преследовать меня с видом, не предвещавшим ничего доброго. Тогда я привязал свой нож-гарпун к подводному ружью и после двух-трех попыток глубоко вонзил его в тело рыбы. Так закончилось единоборство с барракудой, храбрости которой я отдаю должное, но чье жесткое мясо я так и не сумел оценить.

22 декабря я проснулся перед самым восходом солнца и был крайне удивлен, когда увидел, что меня только что обогнало большое грузовое судно. Я находился как раз на его пути и было невозможно меня не заметить. Решив послать весточку своим, я зажег бенгальский огонь, чтобы вернуть судно и выяснить, почему оно прошло мимо. Но корабль медленно уходил все дальше. Я подумал, что никто не видит бенгальских огней. Схватив последний, я бросил его высоко в воздух... Он описал длинную блестящую дугу... Корабль повернул и пошел обратно. Приблизиться к нему оказалось гораздо труднее, чем к «Аракаке», так как море было более неспокойным. Это оказался голландский пароход, направлявшийся в Порт-оф-Спейн на английском острове Тринидад, самом южном из Антильских островов. Я хотел попросить сообщить на острова Мартинику и Барбадос о моем скором прибытии. И, кроме того, взять какое-нибудь кушанье, приготовленное не из рыбы, чтобы достойно отметить рождественскую ночь, если я не высажусь до тех пор на землю.

Капитан встретил меня очень любезно и предложил мне чашку кофе. Координаты мои подтвердились: я действительно находился на 13°50' северной широты и 58°20' западной долготы.

У нас с капитаном произошел следующий разговор:

— Как это вы ухитрились пройти мимо и не заметить моей лодки?

— Мы ее заметили. Мы подошли совсем близко и обошли вокруг, но, не видя никаких признаков жизни, подумали, что это брошенная спортивная лодка, и продолжали путь. Только ваши сигналы заставили нас вернуться.

— Вы говорите: никаких признаков жизни!.. А поднятый парус, спущенный в воду руль, радиоантенна — разве это не признаки жизни? Вы не обнаружили меня, пока я вам сам не представился. А если бы я действительно потерпел кораблекрушение, лежал там полумертвый и не мог даже позвать на помощь? Неужели вы бы оставили меня погибать?

Очевидно, капитан об этом просто не подумал. Невероятно, но ему даже не пришло в голову дать гудок, чтобы посмотреть, не откликнется ли кто-нибудь.

И пусть читатель не думает, что это исключительный случай! Мы еще в Средиземном море заметили, что для пассажирских судов расписание — важнее всего, важнее даже жизни потерпевших кораблекрушение. Это не корабли, это морские трамваи. Они останавливаются лишь в том случае, если пассажир заметит что-нибудь подозрительное, а иначе трамвай пройдет своим путем.

Я снова сел в лодку и, отметив на карте свое местонахождение, убедился, что наступил последний этап. Мне оставалось пройти приблизительно 70 миль на юго-запад, чтобы достигнуть северного побережья острова Барбадос. Дул сильный ветер, и, рассчитав свою примерную скорость, я надеялся заметить сигнал маяка на северной оконечности острова между полночью и двумя часами ночи по Гринвичу. Белый с двойными проблесками свет этого маяка виден на 20 миль.

За день я очень устал. Прекрасно понимая, что берег еще слишком далек, я, словно в надежде на чудо, никак не мог оторвать глаз от горизонта.

Первую половину ночи я спал довольно хорошо, затем проснулся и встал на последнюю вахту. В половине первого внезапная световая вспышка разорвала небо. Почти тотчас же за ней последовала вторая. Я бросился к хронометру. Не прошло и десяти секунд, как новая вспышка осветила облака. Впервые за последние 65 дней я вновь обрел связь с землей. Это были отраженные облаками лучи маяка.

В это время я должен был находиться примерно в 16 милях от северной оконечности острова Барбадос, и для того чтобы решать вопрос, как лучше подвести лодку к берегу, в моем распоряжении было еще по меньшей мере полсуток. Следовательно, я имел возможность поспать, но, взволнованный близостью того, во что уже перестал верить, я продолжал сидеть на борту лодки и с глупейшим видом взирать на регулярные вспышки, машинально отсчитывая секунды. Каждый раз они производили на меня впечатление чуда. Не так ли это было и в самом деле? Прошло не менее двух часов, пока я сумел окончательно убедить себя, что все это мне не снится.