Валентин Аккуратов - В высоких широтах

Быстро проверив на командном пункте последние сводки погоды, мы вышли на аэродром. Осенний морозец сковал все вечерние лужи; он приятно освежал наши заспанные лица. Темная архангельская ночь казалась еще мрачнее от низко нависших туч, закрывших все небо.

Вместе с нами, освещая дорогу, шел дежурный по аэродрому офицер морской авиации. Неожиданно перед нами из мрака вынырнула громада самолета, откуда лились приглушенные звуки бравурной музыки.

— Сережа с пассажирами развлекается, — пояснил Диомид Павлович Шекуров.

Мы постучали в дверь. В самолете все стихло, и яркий свет вспыхнул в многочисленных иллюминаторах. В раскрывшейся двери вместе с ворвавшимся светом появился наш концертмейстер:

— Что, лететь? Наконец-то! А мы тут Москву слушали. Как нудно было в этой консервной банке!..

За ним, с просветлевшими лицами, толпились пассажиры. Они пожелали остаться ночевать в самолете не без вмешательства Сергея. Он рассказал им о многих случаях, когда пассажиры просыпали свой самолет и оставались на «необитаемых» зимовках до следующего года.

Пока Шекуров прогревал мотор, мы отошли в сторону, и Михаил Алексеевич объяснил дежурному по аэродрому, что взлетать будем без прожекторов. Он попросил зажечь в конце поля одиночный костер. Тут же мы договорились, что как только взлетим, сейчас же начнем пробивать облачность, так как она была очень низкой, а лететь ночью бреющим полетом безрассудно.

Через 5 минут мы были в воздухе. На высоте 100 метров густая пелена облачности охватила нас, и на стеклах кабины пилота появилась матовая пленка льда. Пленка медленно, но неуклонно нарастала. Михаил Алексеевич кивком головы показал мне на нее:

— Леденеем понемногу.

— Ничего, скоро кончится облачность. Наверху будет хорошо, — ответил я.

В пилотской кабине было темно, циферблаты многочисленных приборов, освещаемые невидимыми ультрафиолетовыми лучами, мягко мерцали своими стрелками и цифрами. Через стекла уже ничего не было видно, мы шли слепым полетом. Титлов вел машину по приборам, которые позволяли удерживать самолет в плоскости горизонта и вертикали, без сохранения которых полет в облаках невозможен, так как машина немедленно упадет.

Обледенение все увеличивалось, стрелка высотомеров медленно ползла вверх. Титлов прибавил газ моторам и включил антиобледенители на крылья, хвост, стекла и пропеллеры. Куски льда с силой срывались с винтов, смываемые спиртом, и, как пулеметная очередь, стучали по стеклам кабины. Сильные струи спирта быстро снимали корочку льда со стекол. В самолете запахло, как на спиртоводочном заводе. Титлов, смеясь, достал московский завтрак и предложил закусить. Но вот в астрономическом куполе штурманской рубки заблестели звезды, и на высоте 1500 метров мы выскочили на верхнюю границу облачности. Обледенение сразу прекратилось, и Титлов, включив автопилот, вышел ко мне взглянуть на карту:

— Где мы находимся и какая скорость?

— Подходим к Мезени. Путевая двести пятьдесят пять километров. Пойдем левее, морем, иначе попадем в более мощный фронт циклона, — ответил я.

Наступили часы спокойного полета, автопилот безукоризненно вел самолет. В кабине было темно, и клонило ко сну. Введя поправки в курс, я вышел в пассажирскую кабину. Здесь, на ящиках и тюках груза, почти под самым потолком, убаюкиваемые ритмичным гулом моторов, сладко спали пассажиры, и только наш корреспондент, С. И. Бессуднов, упершись носом в стекло иллюминатора, с интересом рассматривал что-то, записывая в блокнот.

— Уже Арктика? Смотрите, сколько снега.

Я удивленно взглянул в окно. Однообразная пелена облачности закрывала землю.

— Под нами зеленая тайга, а это облачность. Пойдем пить кофе.

На штурманском столике появились всевозможные свертки, и каждый из нас с любопытством взирал на содержимое, словно видел румяные пирожки или щедрые бутерброды впервые в своей жизни.

Удивительно, что самые простые вещи, захваченные из дому, здесь, в этой обстановке, приобретали какое-то иное значение. Вот Титлов раскрывает свой объемистый пакет, и все с необычайным вниманием разглядывают простые огурцы и бутерброды, словно это гавайские бананы или диковинные торты. Через минуту новый пакет привлекает наше внимание, — там завернуты яйца и булки. Кто-то достает пирог с капустой. Все это с аппетитом уничтожаем, запивая глотками горячего черного кофе.

А под нами уже море, холодное Баренцово море. Яркие, крупные звезды расточительней рукой разбросаны по черному бархату неба. В созвездии Близнецов, не мигая, как клотиковый огонь далекого корабля, горит Сатурн. Я беру пеленги астрономическим компасом, наиболее удобным для расчетов звезд, измеряю их высоту и получаю свое новое место. Здесь в астрономической ориентировке нет особой необходимости, так как кругом достаточное количество радиостанций и можно прекрасно определять свое место менее сложными радионавигационными средствами, но необходимо на всем пути поверять новый метод астроориентировки и выверять аппаратуру.

Вскоре впереди на северо-востоке на золотисто-розовом фоне зари зажглась Венера, предвестница утра, и, постепенно бледнея, уступила место пурпурному восходу солнца. Облачность кончилась. Внизу простиралось море, а справа, в тумане, еле уловимо просматривался берег. Гидролог и корреспондент, уставшие восхищаться прелестями ночного полета, крепко спали. Мы подходили к Югорскому Шару. До Амдермы оставалось 30 минут полета, и Сергей по радио уже заказал горячий завтрак. Тут же в воздухе мы запросили погоду на Дудинку и предупредили Амдерму, что у них задержимся только на один час.

Вот и Амдерма, большой рабочий поселок на самом берегу Карского моря.

Помню, совсем недавно здесь было мертвое, пустынное пространство, а теперь два поселка с большими двухэтажными домами, электростанция, мастерские, школы, больница, клуб, кино и на площади у самого моря величественный памятник великому Ленину.

Мы делаем круг и садимся на песчаную косу, вытянутую вдоль прибоя холодных волн Карского моря. Быстрая разгрузка, зарядка горючим, чудесный завтрак — и мы вновь в воздухе. Через пять часов под нами, горя серебром в лучах низкого солнца, открылась могучая река Енисей. Мы сели в Дудинке, новом промышленном и административном центре Крайнего Севера. Это уже настоящий город. Сюда до войны приходили океанские корабли всех стран, следуя дальше в Игарку за лесом.

Пообедав и зарядив самолет горючим, через 3 часа мы стартовали дальше, к устью реки Хатанги, на мыс Косистый. Здесь заканчивалась наша «попутная» транспортная работа, и мы могли всецело переключиться на выполнение нашего основного задания.