Дэн Гемайнхарт - Койот Санрайз [Невероятная гонка на школьном автобусе] [litres]

И не получила ответа. А я его почти, почти ожидала. Брось, Койот, не дури: призраков не бывает. Воспоминания не разговаривают.

Тут только я, стою в грязи, в одиночестве.

Порыв ветра швырнул мне в глаза пригоршню пыли. Принес крики рабочих, шум уничтожаемого парка, шум мира, занятого своими делами. И чуть ли, чуть ли не унес воспоминания. Я почувствовала, что они легкие, как перышки, бьются на ветру, пытаясь вырваться и улететь. Улететь из моего сердца.

Но нет. Черт подери, нет. Ни за что.

Обещание есть обещание. А я свои обещания держу – такой уж у меня характер.

Я мысленно досмотрела воспоминание до конца. Как мы опускаем маленькую коробку в яму, которую сами и вырыли игрушечной лопаткой между корнями дерева. Забрасываем яму землей, сверху кладем большой камень и листья. Хорошенько прячем свои воспоминания, чтобы их не украли. Роза морщит лоб, смотрит на маму снизу вверх, спрашивает: – Мамочка, а если мы не сможем ее найти? – а мама делает серьезное лицо и отвечает: – Не волнуйся. Мы запомним место. – А я киваю, улыбаюсь, говорю: – Я запомню! – и мама подмигивает мне, наклоняется поцеловать меня в лоб, вытирает грязные руки о джинсы: – Вот видишь? Элла ее найдет. Элла запомнит.

Я стряхнула пыль с ресниц. Стиснула зубы. Выглянула из канавы, в которой стояла. Посмотрела в другую сторону. «Элла запомнит». Сделала еще три шага. И еще два. «Элла запомнит». Остановилась. Ноги утопают в пыли. Глаза смотрят вверх, ищут воспоминания о деревьях. И находят.

– Здесь, – прошептала я.

«Элла запомнит».

Вот я и здесь.

Здесь, где живет память. В точке между деревьями, в точке, где сестры и их мама встали на колени и зарыли сокровище.

Но я стояла в канаве, которая была мне по пояс. Мы закопали коробку не на такой глубине. Нет, яма была неглубокая. Даже не по колено мне теперешней: ее ведь рыли детские ручонки, неловко орудуя лопаткой.

Коробку уже откопали.

Я посмотрела на водителя канавокопателя – он стоял на своей машине и что-то мне говорил, кривясь от злости.

– Вы что-нибудь нашли? – спросила я у него.

Он перестал ворчать.

И спросил: – Чего-чего?

– Вы что-нибудь нашли? Когда копали. Вот тут, где я сейчас стою.

Он посмотрел на меня косо: типичный взгляд «из-за тебя весь день насмарку».

– Нашел несколько камней, девочка. А ну, вали отсюда. Я должен…

– И все? Вы больше ничего не находили? Ничего похожего на коробку?

– Нет, никаких коробок не находил. Послушай, ковш у меня большой, даже если целую микроволновку выкопаешь, не заметишь. А теперь давай-ка…

– А где земля? Где земля, которую вы отсюда выкопали?

Он показал на курган у края канавы, нависавший надо мной:

– А ты как думаешь?

Я обернулась, посмотрела на эту кучу земли. Она была намного выше меня. Она была бы намного выше моего роста, даже если бы я не стояла по пояс в канаве.

Я хочу сказать, куча была огромная.

Но это было все равно. В смысле, абсолютно все равно, без разницы.

Я начала рыть у подножия кургана обеими руками. Голыми руками. Перчатки мне были не нужны. И лопата тоже. Мне нужно было только одно – сдержать обещание.

– Стой! – заорал дядька и еще что-то добавил (наверно, чтоб я перестала, или чтоб унялась, или чтоб не путалась под ногами), но я не замедлила работу, не перестала, даже не обернулась – даже не пыталась ни отвечать, ни объяснять.

Земля поддавалась. Сыпалась в канаву мне под ноги, но сверху, на ее место, сыпалось еще больше, и я продолжала рыть толщу кургана.

Не останавливалась, чтобы перевести дух, или дать отдых рукам, или отшить сердитого крикуна, не останавливалась ни на долю секунды, пока чьи-то руки не схватили меня за плечи. Вцепились мне в руки сильно, но беззлобно, развернули к себе.

Я думала, что увижу того копа с сердитым взглядом, но это был просто какой-то дядька, дядька в грязных сапогах и с трехдневной щетиной на щеках. Он заглядывал мне в лицо, и вид у него был встревоженный.

– Послушай, – сказал он. И повторил: – Послушай. Погоди секундочку.

Я стояла, тяжело дыша, а он меня держал.

– Что тут происходит? – спросил он.

– Я должна ее найти, – сказала я, попытавшись вывернуться.

– Найти что?

– Коробку. Мы ее закопали, а теперь я должна ее найти, – выпалила я одним духом.

– Послушай! – повторил он, когда я попыталась вырваться и снова отвернуться к кургану. – Извини, детка, но, если вы закопали ее здесь, ее больше нет. И ты должна уйти отсюда, хорошо? Это стройплощадка. Тут опасно.

Я помотала головой:

– Нет. Я должна ее найти.

– Но разве здесь ее найдешь? Извини. Давай вылезай из канавы и беги домой, – его пальцы крепко обхватили мое запястье, и он зашагал, потянул меня за собой к концу канавы.

Я уперлась в землю пятками, вырвала руку, а когда он попытался снова схватить меня, подняла руки так, чтобы он не дотянулся.

– Я должна ее найти! – крикнула я, стала колотить его кулаками в грудь. Он от неожиданности попятился, а я снова занесла кулаки. Я была почти готова ударить его снова. Почти готова драться, царапаться, пинаться, бороться из последних сил, потому что за то, за что я дралась, стоило драться.

Но тут я вспомнила Родео. Вспомнила, как он со всеми разговаривает. Не повышает голос, говорит ласково. Говорит, глядя прямо в глаза. Обращается как человек к человеку. «Доброта всегда уместна, Койот».

Людям это нравится. Нравится, когда с ними говорят по-людски. Говорят как с теми, с кем следует считаться.

И в конечном итоге, если дать человеку хоть маленький шанс, он сам захочет помочь.

По крайней мере, большинство людей захочет. Правда-правда.

И я перестала махать кулаками. И дала себе – и ему – две секунды, чтобы успокоиться. И понизила голос. И посмотрела этому дядьке прямо в глаза. Смотрела так долго, так внимательно, что увидела, какого они цвета: желтовато-карие с зелеными крапинками. И заговорила, обращаясь к его глазам, заговорила по-человечески, ласково. Совсем как Родео.

– Ну пожалуйста, – сказала я. – Я должна ее найти. Для меня это очень важно.

И что же – он задумался. Я увидела это своими глазами. Сотни раз я видела, как люди призадумываются, когда Родео с ними говорит, чаруя их своими глазами и голосом, завоевывая их сердца, заставляя их помедлить и вслушаться в его слова, перетягивая их на свою сторону.

Насупленные брови чуть-чуть раздвинулись. Хмурые морщины на лбу чуть-чуть разгладились. Он посмотрел на меня. А я на него.

– Пожалуйста, – повторила я. – Помогите мне.

Он моргнул. Глубоко вздохнул.

А потом сказал, и в его голосе слышалось, что он готов уступить: – А какая она, эта коробка?

Я ему не улыбнулась: момент был неподходящий.

– Металлическая. Величиной с обувную коробку. И форма такая же. Мы зарыли ее вот здесь пять лет назад.