Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

Мерлен, Рейнах и другие эксперты предполагали, что эти предметы были изготовлены в Афинах в первом веке до нашей эры. Скорее всего, судно затонуло около 80 года до нашей эры, участвуя в вывозе богатейшей добычи, награбленной римским диктатором Луцием Корнелием Суллой, который опустошил Афины в 86 году до нашей эры. Это подтверждается и тем, что архитектурные детали представляют собой части разобранного храма или роскошной виллы. Очевидно, люди Суллы погрузили их на корабль в Афинах, а по пути в Рим судно сбилось с курса; это нередко случалось при тогдашнем уровне навигационного дела.

Поднятые водолазами произведения искусства заняли пять залов в тунисском музее Алауи, где их можно видеть и по сей день. В 1913 году работы были прекращены: кончились деньги.

Впервые мы услышали об этом корабле в 1948 году, когда проводили подводные археологические исследования там, где, как предполагалось, ушел под воду торговый порт древнего Карфагена. Годом раньше генерал авиации Верну, занимавший командную должность в Тунисе, летом заснял с воздуха несколько интересных фотографий карфагенского мелководья. Сквозь прозрачную воду отчетливо виднелись правильные геометрические линии, поразительно напоминавшие очертания молов и пристаней коммерческой гавани. Фотографии были изучены патером Пуадебаром, ученым-иезуитом, который служил священником в военно-воздушных силах. В начале двадцатых годов Пуадебар нашел затопленные остатки портов Тира и Сидона; теперь он очень заинтересовался новым открытием.

Патер прибыл на борт «Эли Монье», и мы составили бригаду из десяти человек для исследования «порта». Увы, нам не удалось найти следов каменной кладки или другого строительства. Для проверки мы мощной драгой прорыли траншеи, где снимки показывали что-то вроде портовых сооружений. Но в извлеченном драгой грунте не было никаких строительных материалов.

Зато мы напали в тунисских архивах и в музее Алауи на материалы о махдийском корабле. Прочтя труды Мерлена и отчет лейтенанта Тавера, мы заключили, что они подняли далеко не все сокровища. Я с интересом увидел имя адмирала Жана Бэма: это был дед моей жены. Мы нашли зарисовки Тавера и отправились туда, где лежало затонувшее судно.

В ослепительно яркое воскресное утро мы шли вдоль берега, неотступно следя за чертежом. Тавера нанес на свой план три сухопутных ориентира; затонувший корабль находился на скрещении воображаемых прямых, проведенных от этих ориентиров. Первый ориентир — замок, стоящий на одной линии с каменным устоем, остатком разрушенной пристани. Замок мы увидели сразу, но устоев было четыре — выбирай любой!

Вторым ориентиром Тавера выбрал куст на дюнах и гребень холма. Но за тридцать пять лет здесь вырос целый лес… Последним ключом служила точка в оливковой роще, сопряженная с ветряной мельницей. Мы все глаза проглядели, вооружившись биноклями, но мельницы не нашли. Немало нелестных замечаний было высказано в адрес лейтенанта Тавера, которому явно следовало бы поучиться картографии у Роберта Стивенсона.

Мы решили искать на берегу. Погрузили в машину доски, чтобы соорудить вышку, и покатили по пыльным дорогам, опрашивая местных жителей. Никто не помнил никакой мельницы, однако в одном месте нам посоветовали обратиться к старику евнуху. Он встретился нам на дороге: дряхлый восьмидесятилетний хромой старец с обрамленной белым пушком блестящей лысиной. Трудно было угадать в нем когда-то упитанного заправилу арабского гарема. В потухшем взоре старца вспыхнул обнадеживающий огонек.

— Ветряная мельница? — проскрипел он. — Я проведу вас к ней.

Мы прошли с ним несколько миль; наконец добрались до какой-то груды камня и, не мешкая, воздвигли вышку. Вдруг старик, озабоченно поглядев на меня, пробормотал:

— Тут подальше была другая мельница…

Он показал нам еще одну груду развалин. Мы с ужасом заметили, что он старается припомнить, где стояла третья мельница. Казалось, махдийское побережье — сплошное кладбище мельниц.

Мы вернулись на «Эли Монье» и устроили совет. Решили положиться на акваланги и вести поиски так, как если бы вообще ничего не знали о местонахождении корабля. Собственно, так оно и было. Сведения были очень скудные: судно лежит где-то поблизости на глубине ста двадцати семи футов. Эхолот показывал, что дно почти совсем гладкое, с небольшими неровностями. Мы долго кружили, пока не пошли глубины, близкие к данным Тавера. Теперь круг поисков намного сузился, и мы опустили на дно сеть из стального троса площадью в сто тысяч квадратных футов. Получилось нечто вроде американского футбольного поля с поперечными линиями через каждые пятьдесят футов. Суть подводного «матча» заключалась в том, что аквалангисты плавали вдоль линий, изучая грунт по обе стороны. За два дня мы осмотрели всю площадь, но счет был явно не в нашу пользу.

Лейтенант Жан Алина вызвался прокатиться на подводных санях. Мы протащили его на буксире вокруг стальной сети; он ничего не нашел. Уже пять дней прошло в бесплодных поисках. Вечером мы с горя постановили перейти ближе к берегу.

На следующее утро наш начальник Тайе, не полагаясь на сани, решил плыть, держась за трос, на буксире у вспомогательного катера.

Помню, утром шестого дня я уже ни на что не надеялся; за все время наших поединков с непокорной морской стихией у меня не было такого мрачного настроения. Мысленно я сочинял рапорт начальству в Тулоне, объясняя, почему счел нужным неделю занимать две плавучие единицы военно-морского флота и тридцать человек на поисках судна, которое было обследовано еще в 1913 году. Нетерпеливый Пуадебар напоминал скорее разгневанного адмирала, чем патера.

Вдруг — крик наблюдателя. На залитой солнцем глади моря мелькала оранжевая точка: сигнальный буек Тайе. Значит, подводный пловец обнаружил что-то важное! Тайе всплыл, выдернул изо рта мундштук и завопил:

— Колонна! Я нашел колонну!

Старые записи указывали, что одну колонну, в стороне от судна, оставили, когда пришлось прекратить работы. Теперь корабль не уйдет от нас! Мы зашли на ночь в Махдиа и основательно кутнули, как и положено морякам, отыскавшим сокровище. Город гудел. Прошел слух, что мы нашли мифическую золотую статую, о которой тридцать лет толковали все местные легенды. Молва превратила источенную моллюсками колонну в золотой клад. Нас без конца поздравляли восторженные почитатели.

С рассветом закипела работа. Мы с Дюма нырнули первыми и разыскали наш основной объект. С виду ничего похожего на корабль. Оставшиеся на дне пятьдесят восемь колонн покрылись толстым слоем растительности и живых существ. Поглощенные илом загадочные цилиндры едва выступали над грунтом. Мы призвали на помощь все воображение, чтобы мысленно воссоздать очертания корабля. Измерив площадь, занятую колоннами, мы получили цифры, отвечающие длине судна в сто тридцать и ширине в сорок футов. Внушительно для той поры! Другими словами, древний корабль вдвое превосходил водоизмещением стоявший наверху «Эли Монье».