Эмилия Пименова - Завоевание полюсов

В доме была найдена кипа смерзшихся иллюстрированных журналов. Когда они оттаяли, то доставили много интересного чтения.

После трехмесячного отсутствия, Скотт с товарищами вернулся на зимнюю стоянку у мыса Эванс.

«Как приятно было очутиться в теплом сухом доме, который показался нам верхом роскоши, настоящим дворцом внутри! Простор, чудное освещение, всякие удобства! — пишет Скотт, — приятно было есть, как едят цивилизованные люди, взять ванну в первый раз после трех месяцев!

Приятно было чувствовать на себе чистое сухое белье и платье! Такие мимолетные часы полного благополучия, — я говорю мимолетные потому, что привычка скоро притупляет чувство удовольствия, — навсегда остаются в памяти каждого полярного путешественника вследствие резкого контраста с перенесенными лишениями».

Время для санных экскурсий прошло и пора было приготовиться к полярной зиме. Скотт очень гордился подбором своих товарищей и не мог нахвалиться ими. Несмотря на то, что его компания состояла из самых разнообразных людей, они все живут очень дружно, и в доме царят веселье и бодрость.

В мае температура стала упорно понижаться, и на небе появилось чудное южно-полярное сияние, но бури свирепствовали очень часто.

Южно-полярное сияние .

Начался уже период ночи. Но в доме не унывали. 6 июня, день рождения капитана Скотта, был отпразднован особенно торжественно.

«Я бы, вероятно, забыл об этом дне, если б не мои добрые товарищи, — пишет Скотт. — Все были веселы, разговорчивы. После превосходного обеда разделились на группы, завязались споры, одни говорили о геологии, другие обсуждали политические или военные вопросы; может быть, споры эти и бесполезны, но они доставляют большое удовольствие участвующим. Нельзя без улыбки слушать, каким торжеством звучит голос спорщика, воображающего, что он решил тот или другой спорный вопрос. Молодцы они все, они еще мальчики, но какие они все хорошие! Ни одного сердитого, резкого слова! Все споры кончаются смехом. Нельсон только что предложил Тейлору поучить его геологии за пару носков!».

Зима прошла благополучно, хотя и отличалась большими морозами (—39°) и бурями. Чуть не погиб Аткинсон, который был застигнут метелью не дальше мили от дома, но заблудился и не мог найти обратного пути. Он сильно отморозил себе руку, в то время как бесцельно бродил кругом, ничего не соображая. Он был на волосок от гибели и едва ли бы спасся, если бы продлилась метель. Он пропадал шесть часов и, наконец, его отыскали, но он, видимо, совершенно растерялся и ничего не мог рассказать толком.

Буря иногда длилась по нескольку дней, тогда никто не отходил далеко от дома. Июль кончался, но в августе уже должно было вернуться солнце, и все, естественно, с нетерпением ждали этого времени.

Скотт пришел к заключению, что больше всего страдают от холода самые младшие члены экспедиции. Наилучший возраст для полярных экспедиций, — это 30–40 лет. Людям старше сорока лет, конечно, приятно думать, что Пири было уже 52 года, когда он достиг северного полюса.

15 августа Скотт в первый раз писал уже при дневном свете. 23 августа должно было появиться солнце, и все приготовились к торжественной встрече. Но солнца не видали, потому что буря продолжалась и поднялась сильная метель. Ничего нельзя было разглядеть уже за несколько шагов. И вот, наконец, 26 августа солнце позолотило ледяное поле. Какое это было наслаждение видеть снова яркий солнечный свет, который заливает все. Все точно помолодели, пели и кричали «ура». Кругом все сверкало, и все испытывали прилив необыкновенной бодрости. Какое чудо производят солнечные лучи! Дурная погода становится уже не так страшна. Ведь если сегодня свирепствует буря, то завтра, может быть, проглянет солнце, и опять все будет хорошо! Осенью же и зимой такой надежды на быструю перемену не может быть.

Мысль об Амундсене и о том, что он может раньше придти к полюсу, по-видимому, часто являлась у Скотта. Он упоминает об этом в своих письмах, но говорит, что давно решил поступать так, как будто Амундсена не существует. «Мой план был бы расстроен, если бы я пустился вперегонку с ним, — прибавляет Скотт, — к тому же мы, как будто, не затем и пришли сюда! Боюсь только, что через это наша экспедиция много потеряет в глазах публики, но к этому нужно быть готовым. Как никак ведь важно то, что будет сделано, а не людская хвала!»

Весной было сделано несколько экскурсий для устройства на разных расстояниях и в разных местах лагерей с припасами в виду предстоящей большой экспедиции к южному полюсу. Один из таких лагерей назван «Однотонным» потому, что там был устроен склад припасов в одну тонну весом. Много раз метель задерживала экскурсантов, а также разные неприятные приключения с людьми, лошадьми и моторными санями, которые часто ломались и вообще оказались мало пригодными. Но в общем все сошло благополучно.

Особенно много хлопот и неприятностей доставляли путешественникам метели. Скотт говорит: «Эти метели были величайшей неожиданностью. Таких метелей здесь никто из путешественников не испытывал в летнее время. Надеюсь, впрочем, что мы с ними покончили».

Но погода продолжала преследовать путешественников. Вот что пишет в своем дневнике Скотт от 7 декабря: «Метель продолжается. Положение становится серьезным. Корма для лошадей, после сегодняшнего дня, остается всего на один день, так что завтра надо или тронуться в путь или пожертвовать лошадьми… Хуже всего то, что мы сегодня уже попользовались частью той провизии, которая предназначалась для склада на глетчере. Но буря, по-видимому, не собирается утихать. Не вижу признака конца, и все согласны со мной, что нельзя двинуться с места. Нельзя не признать незаслуженным такое несчастье! Планы были составлены так тщательно, и принятые меры уже отчасти увенчались успехом, так что если бы нужно было начинать сначала, то я, право, не вижу, что можно было бы в них изменить. Были широко приняты в расчет возможные полосы дурной погоды, сообразно с пережитым опытом. Декабрь здесь ведь лучший из всех месяцев в году, и даже самый осторожный организатор не мог бы предвидеть такого декабря! Ужасно лежать здесь в спальном мешке и думать об этом, в то время, как небо остается сплошь свинцовым и положение все ухудшается… Такое вынужденное бездействие, когда каждый час на счету, хоть кого выведет из терпения! Сидеть тут и смотреть на пятна зеленой плесени на стенах мокрой палатки, на лоснящиеся мокрые предметы, развешанные посредине грязные мокрые носки и другие вещи, видеть печальные лица товарищей и прислушиваться к несмолкаемому шлепанью мокрого снега и к хлесткому хлопанью парусины под напором ветра, чувствуя, как прилипает к телу одежда и все, к чему прикасаешься руками, и знать, что там, за этой парусиной, нет ничего, кроме сомкнутой кругом сплошной белой стены, — вот в чем заключается теперь наше занятие! Если же прибавить к этому горькое чувство при мысли о возможности провала нашего плана, то каждый поймет, конечно, как незавидно наше положение…».