Георгий Кублицкий - Весь шар земной...

У экипажа оставался выбор: либо с риском для жизни попытаться взлететь со льдины, либо умереть на ней от голода.

Бабушкин снова совершил чудо. На этот раз летчики с воздуха заметили «Малыгина» и сели возле него.

Корабль и верно чуть не погиб: шторм унес его вместе со льдом к прибрежным камням острова Надежды.

После всего пережитого Бабушкин полетел к палатке еще раз, снова попал в туман и при возвращении сломал лыжи своего самолета.

Бабушкин сделал то, что до него не удавалось ни одному летчику в мире: пятнадцать раз садился и пятнадцать раз взлетал с дрейфующих льдин, где никто не выкладывал ему посадочные знаки, не жег костров, не расчищал полосу от острых обломков льдин, не обставлял предупредительными знаками трещины.

Михаил Сергеевич Бабушкин не вывез никого из итальянцев. Он всего лишь тридцать раз рисковал жизнью за две недели поисков…

*

Между тем внимание всего мира сосредоточилось на «Красине».

Карикатуры с газетных страниц как ветром сдуло. После Лундборга летчики стали весьма осторожны. Некоторым удавалось долететь до «красной палатки», чтобы сбросить продовольствие, но садиться на сильно подтаявшую льдину никто не решался. Значит, только «Красин»!

По-прежнему не было никаких известий о Мальмгрене и группе Алес-сандрини. Их уже особенно и не искали, считая погибшими. Никому не удалось обнаружить также малейшего следа самолета Амундсена.

«Красин» получил приказ из Москвы: принять все меры для ускорения хода, пробиваться к группе Вильери — так стали называть людей «красной палатки» после отлета Нобиле — и одновременно организовать любыми доступными средствами поиски Амундсена. Задание о поисках «Латама» давно имел и «Малыгин».

«Красин» пересек 80-ю параллель. Льды становились все толще, все плотнее. Самойлович записал:

«Эти холодные оковы мы должны разбить, искромсать и проложить себе дорогу к небольшой кучке людей, которая в течение многих дней упорно выстукивает озябшими руками: «Спасите наши души… Спасите наши души… SOS… SOS…»

Может быть, настанет и наш час. Тогда наш комфортабельный корабль мы будем принуждены поменять на холодные палатки и спальные мешки…»

Могло это случиться? Могло. И у ледокола есть предел прочности. «Красин» входил в неведомые воды, где могли быть опасные камни и мели. Льды здесь встречались такой толщины, что против них были бессильны таранные удары ледокола. В борьбе с ними он потерял лопасть винта и повредил руль. Был дан приказ временно остановить машины.

Едва лед разредился, их запустили вновь. Ледокол подошел к ледяному полю, пригодному для взлета машины Чухновского.

Ее спустили с борта по частям. Собирали самолет на льду днем и ночью.

8 июля «Красный медведь» — так назвали машину Чухновского — поднялся в воздух для пробного полета. Он мог оказаться последним: после подъема одна лыжа беспомощно повисла торчком.

Редкий летчик посадил бы при таком положении самолет. Борис Григорьевич Чухновский сел как ни в чем не бывало. А радист «Красина» получил радиограмму, которая заставила его на мгновение остолбенеть: «Охота тебе Ваня в радиорубке сидеть тчк Брось иди чай пить».

Это летчик-наблюдатель Алексеев, большой шутник, опробовал рацию самолета…

Два дня спустя «Красный медведь» стартовал со льдины. Он должен был разведать наиболее подходящий для «Красина» путь среди льдов к «красной палатке», а если позволят обстоятельства, сбросить группе Вильери продукты и одежду.

Самолет и ледокол переговаривались по радио. Повторялась фраза: «Лагеря пока не нашли». Потом другая: «Возвращаемся обратно».

В это время туман необыкновенной плотности стал подползать к ледоколу. Объявили тревогу. На лед сбрасывали бочки из-под керосина, доски, тряпки. Зажгли сигнальные костры. Туман поглощал черные полосы дыма. Нет, в такое молоко не посадить машину даже Чухновскому!

Самолет молчал. Долго. Томительно долго. Вдруг — два слова:

«Группу Мальмгрена…»

Невероятная новость! Неужели нашли в таком тумане? Но где же? Где?

Опять молчание. И после десятиминутной паузы:

«Карла…»

Карла? Возле архипелага Карла XII?

На льду пылали костры. Казалось, вот-вот раздастся шум мотора. Но небо молчало.

Через какое-то время «Красный медведь» дал о себе знать снова. Подтвердил: видели группу Мальмгрена. Пытались на обратном пути пробиться к «Красину» — помешал туман. Собираются сесть вблизи Семи Островов.

Четыре часа после этого вызовы «Красина» оставались без ответа. Неужели снова жертвы?

Уже около полуночи — слабые сигналы: «При посадке сломали шасси…» Часом позже — подробное сообщение. Координаты обнаруженных спутников Нобиле. Данные ледовой разведки с указанием наиболее благоприятного маршрута для «Красина». В заключение совсем коротко о себе:

«Выбора посадки не было… Сели торосистое поле… Конце пробега снесло шасси. Сломано два винта. Все здоровы. Запасы продовольствия две недели. Считаю необходимым «Красину» срочно идти спасать Мальмгрена Чухновский».

На следующий день последняя фраза радиограммы обсуждалась на всех материках. Лундборг, попав в беду, спасся первым. А русский летчик требует, чтобы спасали других. Странный все же народ эти большевики!

«Красин» полным ходом шел к Мальмгрену. Пламя гудело в топках. Кочегары валились с ног, обессилевшие поднимались на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Все, свободные от вахты, обшаривали биноклями горизонт. От резких звуков судовой сирены, от призывных свистков болели уши. И наконец:

— Человек! Вижу человека!

Их было двое на небольшой льдине. Один метался по ней, вскидывая руки и что-то крича. Другой лежал неподвижно, лишь временами приподнимая голову. Но где же третий? Ведь ушли от «красной палатки» трое?

— «Красин»! Товарищи!

Это кричал человек на льдине. Конечно, Мальмгрен — ведь известно, что он изучал русский. Скорее трапы, носилки! Впрочем, высокому, крепкому человеку они не нужны, он сам идет навстречу.

— Мальмгрен! — бросаются к нему.

— Нет, Цапли.

— А Мальмгрен?

Несколько сбивчивых, отрывистых фраз. Мальмгрена нет, он далеко на льду. Дайте есть, мы тринадцать суток не ели. Здесь Цаппи и Мариано, Мальмгрена нет…

Полумертвого, обмороженного Мариано кладут на носилки. Странно: он полураздет, тогда как Цаппи раздут от напяленной одежды. Потом подсчитали: три рубашки, три пары брюк, две пары мокасин из тюленьей шкуры. А Мариано — в одних носках, без шапки.

Корвет-капитана Филиппо Цаппи провели в кают-компанию. Он повалился в мягкое кресло и воскликнул по-русски:

— Как приятно! Как уютно!

— Откуда вы знаете русский язык? — спросили его.

— Был в России. В Сибири. Забыл немного, но кое-что еще помню.