Тимофей Баженов - Дикие истории. Дневник настоящего мужика

В России тоже есть свайники. Немного другие. Они живут в теплых стоячих водоемах и тоже внедряются в кожу человека. Русский свайник встречается в Краснодарском и Ставропольском краях, в дельте Волги — под Астраханью. Если не лечить, можно и до летального исхода довести. Человек бледнеет, хиреет и через несколько лет умирает от худосочия. Заражение свайником называется в народной медицине бледной немочью.

Наш товарищ в Камбодже лечиться отказался. Так его, неходячего, мы и доставили в Москву. Он пошел в поликлинику. Оттуда его направили в кожвендиспансер. После нескольких месяцев лечения он был направлен в Институт дерматовенерологии. Там не справились и перевели его в Институт восточной медицины. Он проходил лечение на кафедре редких тропических болезней. На нем защищали диссертации. Через три года была снаряжена экспедиция в Камбоджу. Привезли то растение и его листья. Вытяжка не помогла. Многие пробовали жевать листья и мазать ему раны кашицей, но это не помогало.

Через восемь лет он полетел в Камбоджу. В этой стране принято долго жить. Он нашел ту бабку. Старуха, как и прежде, сидела на земле, привалясь к столбу хижины. Она обернулась, сорвала несколько листьев, пожевала и намазала. Через два дня болячки отвалились. Болезнь ушла. На стопах остались страшные шрамы. Ведь они беспрерывно гнили восемь лет.

У ТОЙ БАБКИ ВЗЯЛИ СЛЮНУ И ОБРАЗЦЫ ДНК. ОНА БЫЛА НЕ ПРОТИВ. В ИНСТИТУТЕ ВОСТОЧНОЙ МЕДИЦИНЫ ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО САМО РАСТЕНИЕ НЕ ЛЕКАРСТВЕННОЕ. СЛЮНА НЕ ЛЕКАРСТВЕННАЯ. А ВОТ ВМЕСТЕ ОНИ — СИЛЬНЕЙШЕЕ СРЕДСТВО.

Дело в том, что представители той народности, к которой принадлежала ссаная бабка, не выкармливают своих детей грудью. Новорожденному вместо материнского молока дают банан. Это формирует особую флору ротовой полости туземцев. А флора, в свою очередь, вступает в биохимическую реакцию с соком того растения и образует лекарство от болезни, которой нет больше нигде на земле.

Может, и моча у старушки была лекарственной, но нам, к счастью, не довелось заболеть тем недугом, от которого она помогает.

Все цели на острове были достигнуты, и нам надо было двигаться дальше. Море, как назло, уже несколько дней штормило. Скоростной катамаран прибывал в восемь на западный берег. Ни капитан, ни грудастый боцман ждать были не намерены. Мы были на восточном берегу. О том, чтобы пройти с вещами и больными через хребет, не могло быть и речи. Нужно было обходить остров на лодке. Причалить она не могла и в штиль.

Ребята подняли над головами носилки с больным. Мне достались баулы с техникой. Они были тяжелыми. Ноша очень ответственная. Мочить ни камеры, ни носители с записями категорически нельзя. Тем более в соленой воде.

Я шел по волнам как держащий небо атлант. Поставленный когда-то, а смена не пришла [22] Из песни «Атланты» на стихи А. М. Городницкого. . До лодки было далеко. Волны бились о мою грудь, и крупные капли попадали на сумки. От каждой капли я испытывал почти физическую боль.

МЕТРОВ ЗА ТРИДЦАТЬ Я ПОНЯЛ, ЧТО ВОЛНА ЗАХЛЕСТЫВАЕТ МЕНЯ С ГОЛОВОЙ. ПОДНЯЛ БАУЛЫ ВЫШЕ И ПОШЕЛ, СТАРАЯСЬ ВЫДЫХАТЬ В ВОДУ И НАБИРАТЬ ВОЗДУХА, КОГДА ВОДА ОТСТУПАЛА.

Уже почти перед кораблем я почувствовал, что больше не стою на дне даже на цыпочках. Чудом я забросил технику в качающуюся лодку. Загрузка была закончена, и мы тронулись.

Косилка работала плохо. Мотор все время глох. Веревочку для запуска постоянно приходилось наматывать вручную, так как возвратный механизм был уничтожен безжалостным временем.

Чем дальше мы отходили от нашего пляжа, тем выше становилась волна. Лодка текла, и мы по очереди вычерпывали воду ковшиком. Часто перехлестывало через борт. Мы все были мокрыми. На наши драгоценные сумки то и дело обрушивался соленый водопад. Вскоре мы поняли, что мотор почти не справляется со штормом. Берег был близко, но доплыть до него было невозможно. Мы запускали мотор и гребли. Мы вычерпывали и боялись опоздать. Если катамаран уйдет без нас, весь план дальнейшей командировки нарушится. Допускать этого было нельзя.

Мы героически боролись со стихией и вот повернули за мыс. Судно причаливало к пристани. Оставалось ровно полчаса. Волна качала нас и яростно билась о пристань. К ней было пришвартовано три лодки. Столбы пристани, покрытые зеленой слизью и острыми ракушками, поднимались над бортами пришвартованных лодок метра на два с половиной. Лодки были пришвартованы бортами друг к другу. Их маятником качало вверх-вниз, вправо-влево, вперед-назад. Это называется килевая и бортовая качка. Их амплитуды не совпадали. Та лодка, что была привязана к столбам, получила фатальные повреждения и медленно тонула.

Капитан нашей лодки сказал, что к пирсу подходить опасно. Он предложил сбросить наши сумки в воду, спрыгнуть и добраться до берега вплавь. Это я сразу отверг.

Катамаран дал гудок. Мы стали швартоваться четвертым номером к борту уже закрепленной лодки. Это произошло относительно быстро, и мы стали перекидывать в нее вещи. Потом перелезли сами. И так три раза.

Теперь весь отряд находился на тонущей лодке у столбов пирса. Задача вылезти казалась нереальной. Острые как бритвы ракушки безжалостно кромсали борт нашего тонущего пристанища. Зацепиться было не за что. Высота огромная. И сильнейшая качка. Нужно было встать на борт, ни за что не держась, изловчиться и прыгнуть с места вверх рыбкой. На пирс.

ПРАВА НА ОШИБКУ НЕ БЫЛО НИ У КОГО. РУКА МЕЖДУ БОРТОМ И СТОЛБОМ — ОТОРВЕТ. ПОПАДЕТ ТУДА НОГА — НОГУ ОТРЕЖЕТ. ОКАЖЕТСЯ ТАМ ГОЛОВА — ГОЛОВУ РАЗДАВИТ.

Какие вообще прыжки… И стоять-то на лодке можно было только на карачках.

Корабль дал гудок. На пирс полетели наши сумки. Туземцы их тут же подхватили и бегом понесли на катамаран. Все. Отступать было нельзя. Хоть один из нас должен попасть туда. Иначе все зря. Там техника и материал. Даже если мы все погибнем, это должно оказаться в редакции. Хотя бы для некролога.

Неожиданно для всех на скользкий борт вскочил полненький Олег. Волна приподняла лодку, чтобы хряснуть ее о столбы, и в эту минуту Олег оттолкнулся и взлетел. Он плюхнулся на пирс как тюлень, на живот. Доказал, что это возможно. Как Гагарин. Остальных уже ловили. Протягивали руки. Самое сложное было подгадать амплитуду и удерживать равновесие на скользком, узком как канат борту.

Гудок. Все побежали на катамаран. Я уходил с тонущего корабля последним. Про меня забыли. Руки ко мне не тянулись. Пассажиры заскакивали в катамаран. Коллеги уже толпились у сходен. Лодка, на которой мы приехали, отчалила и уплыла подальше от смертельного пирса. От туземцев ждать помощи не приходилось. Я стоял на борту и представлял себе, как я сейчас ошибусь. Как раздавит мою голову между бортом и пирсом, как разрежут ракушки мою плоть. Как бесформенные куски съедят акулы. Как моя команда спохватится только в рейсе. Как боцман, не дрогнув сиськой, а может и всей грудью, откажет в возвращении. А связи нет. Ну и все…