Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

— Тамошний лес не годится для строительства, — объясняет Сербаев.

— А почему бы не сплавлять с верховьев Нижней Тунгуски?

— Дорого обходится.

— Дороже, чем везти судами из Красноярска?

— Не знаю, — пожимает плечами Сербаев.

Снова мы возвращаемся к разговору о тех колоссальных богатствах, которые ежегодно уносит в океан не только Енисей, но и другие сибирские реки. Пора, пора что-то предпринимать. Мимо северных деревень и поселков проплывают тысячи, десятки тысяч бревен. Уплывают и безвозвратно погибают в океане, а через неделю в те же самые деревни и поселки строительные материалы доставляются на теплоходах.

По радио сообщают, что в Туруханск отправляется плоскодонная баржа — все, кто хочет запастись продуктами, могут воспользоваться ею. Хлеб у нас кончился, мы уже который день сидим на сухарях и в связи с этим предложение посетить город встречаем с энтузиазмом.

Туруханск, надо сказать, выглядит малопривлекательно. Мрачный, неустроенный город. Можно себе представить, каким он был в начале века, когда царская охранка высылала сюда революционеров. Тут, на краю света, отделенном тысячами километров необжитой, труднопроходимой тайги от всего остального мира, отбывали ссылку Сталин, Свердлов, Спандарян. Оторванные от близких, от боевых товарищей, окруженные суровой северной природой, гонимые и преследуемые… Царские прислужники рассчитывали, что рано или поздно наступит час, когда в человеке угаснет боевой дух, иссякнут силы, когда равнодушие и апатия охватят душу и мысли. Впрочем, не стоит говорить о том, что и без того известно. Усилия царских чиновников и жандармов ни к чему не привели. Теперь это знает весь мир.

Мы идем по улицам Туруханска. Как и везде на Севере, тротуары тут деревянные и очень высокие. На каждом шагу кучи почерневшего, слежавшегося снега. Зимой эти улицы превращаются в туннели. Бульдозеры прорывают их словно каналы в трехметровом слое снега. Много собак. Лохматые псы самых разнообразных мастей и размеров лениво слоняются по улицам, валяются под заборами, собираются целой стаей на берегу поглазеть на проплывающие пароходы.

Заходим в магазины, оглядываем полки. Вот и тут, как в других сибирских городах, стоят стеклянные банки: «Литовский борщ с колбасой». Признаться, изготовители этих борщей мало болеют за честь и славу своей республики. Очень уж неважный борщ в этих банках. В рыбном отделе на прилавке метровые налимы и не уступающие им по размеру щуки. Для здешних мест это бедный ассортимент. Но такое уж сейчас время — и подледным ловом не займешься, и в открытых водах не закинешь пока сети. Позже будет много очень вкусной и редкой рыбы — стерляди, сибирской форели, омуля. Здешний омуль нисколько не уступает по своему вкусу знаменитому байкальскому собрату, даже еще жирнее и крупнее. Только он плавает в Енисее. А полки заняты водкой — любая марка на выбор. Есть даже поллитровки со спиртом. Это самый надежный напиток. Зимой, когда мороз доходит до пятидесяти, водка превращается в лед. А спирт в любую погоду-спирт. Хороший выбор промтоваров, даже латвийские «Спидолы» ждут покупателей. Берега Енисея обеспечиваются отлично — суда здесь ходят регулярно всю навигацию. Не то, что на Нижней или Подкаменной Тунгуске, куда караван попадает один раз в году — по весенней высокой воде.

Мы прощаемся с «Каунасом» — пересаживаемся на пассажирский теплоход «Байкал». Не потому, что ищем удобств или комфорта. На «Каунасе» нам действительно было хорошо. Мы переходим, чтобы сэкономить время, так как узнали, что «Байкал» придет в Туру на двое суток раньше всех судов. Два дня для нас — большое дело. Тем более что две недели пробежали, а до кетов нам все так же далеко, как в начале нашей поездки. Из Туруханска в это время к ним не попасть ни самолетом, ни катером. Когда мы будем в Туре, возможно, сумеем оттуда добраться по воздуху или по воде. Только очень мало остается времени. Потому-то мы и пересели на «Байкал».

Прощание с экипажем «Каунаса» получилось каким-то торопливым, лихорадочным, похожим на бегство. Мы чувствовали это и пытались какими-то сбивчивыми словами сгладить охватившую всех неловкость. За эти две недели мы привязались друг к другу. Чувствовали себя здесь как дома, окруженные вниманием и сердечностью, присущими только сибирякам. Сердечностью, которая очень быстро сближает людей: кажется, что мы знакомы уже много лет.

Отпуская нас, капитан Сербаев, может, случайно, а может, и не случайно, обронил фразу, которую часто произносят в минуты прощания:

— Кто знает, когда свидимся? И вообще, доведется ли еще когда-нибудь…

— Я верю, что еще в этом году завяжется дружба между вашим и нашим Каунасом.

— Было бы очень здорово, — сказал Сербаев и, немного помолчав, добавил: — Мне кажется, у нас слишком мало делается в этом направлении. Есть, например, комитеты, общества дружбы с зарубежными странами, а между советскими народами ничего такого нет. Может быть, подобные комитеты или общества не нужны, но одно-то нужно наверняка…

— Что именно?

— Советские народы должны лучше знать друг друга.

— Безусловно, — согласились мы с его словами.

Теперь мы плывем на «Байкале». И вспоминаем Сербаева не только из-за этого разговора. Еще раньше он рассказывал нам, что Нижняя Тунгуска действует на него угнетающе, он всегда облегченно вздыхает, снова выйдя на простор Енисея. Однако нам гораздо интереснее на Нижней Тунгуске, потому что за каждым поворотом, за каждой излучиной открываются все новые картины. Правда, мы, конечно, никогда не почувствуем той тревоги, которую испытывает капитан, ведя судно по этой прихотливой и коварной реке. Мы видели знаменитый порог, на котором в одну минуту поседел бывший капитан «Байкала», мощное течение подхватило его корабль, развернуло и швырнуло на скалы. Судно было на волосок от гибели. За этот короткий миг голова капитана стала белой, как весенняя черемуха. Капитан поседел буквально на глазах у людей. Теперь он плавает по Енисею. Водит пассажирский теплоход «Чехов».

Нижняя Тунгуска — река угрюмая. Отвесные скалы вздымаются прямо из воды, и наш теплоход, кажется, лишь чудом не цепляет за них бортами. Особенно грозен так называемый Большой порог. Стиснутая крутыми скалами река бунтует, бросаясь то к одному, то к другому берегу. Все течение, кроме узкой прибрежной полоски, устремляется в огромный водоворот. И не дай бог, если судно попадет в чрево этого водоворота. Река заглатывает даже большие плоты, комкает их и выплевывает далеко вниз по течению. Но как они выглядят при этом! Могучие стволы всплывают скомканными, как пук соломы, говорят, что дно порога похоже на гигантскую каменную пилу, и горе тому, кто попадает на ее зубья. Забегая вперед, могу сказать, что наш караван тоже пострадал. У «Полтавы» и «Клайпеды» были пробиты днища, несколько судов вышли с помятыми, покореженными бортами, некоторые отделались меньшими ранами. С Тунгуской шутки плохи. Суда здесь ведут опытные капитаны, не один раз прошедшие всю реку. Обычно такому опытному капитану придают еще два судна, которые идут в кильватере у своего вожака. Некоторые суда проводят специальные лоцманы. Несколько лет назад была подготовлена специальная группа таких лоцманов. Отряд речников на небольших морских шлюпках прошел почти всю Нижнюю Тунгуску, останавливаясь в наиболее опасных местах, изучая дно реки, фарватер, уточняя лоции, стараясь запомнить каждый скрытый водой камень, каждую отмель — все, что угрожает судам на этой коварной и угрюмой реке. Один из таких лоцманов ведет сейчас наш «Байкал».