Гэри Дженнингс - Путешественник

На этот раз его слова меня убедили.

– А где мы все-таки покупаем шафран?

– Мы не покупаем. Мы выращиваем его. – И с этими словами Исидоро положил на стол рядом с кирпичом нечто, больше всего напоминавшее пучок обычного чеснока. – Это стебли цветов крокуса. Мы выращиваем их и собираем урожай с их бутонов.

Я пришел в изумление:

– Конечно же, не в Венеции?

– Разумеется, нет. На земельных угодьях к югу отсюда. Я ведь уже говорил, что для выращивания шафрана требуется несметное количество земли.

– Я никогда не знал об этом, – сказал я.

Он рассмеялся:

– Возможно, что половина жителей Венеции не знают даже того, что молоко и яйца, которые они едят каждый день, дают животные, для которых требуется земля, чтобы пастись. Мы, венецианцы, склонны к тому, чтобы обращать очень мало внимания на что-либо, кроме лагуны, моря и океана.

– А как давно мы занимаемся этим, Доро? Сколько лет выращиваем крокусы и получаем шафран?

Он пожал плечами.

– С той поры, как Поло поселились в Венеции. Это придумал один из твоих давних предков. Крокусы выращивали в Древнем Риме, но затем шафран стал непозволительной роскошью. Ни один земледелец не мог вырастить столько, чтобы окупить затраты. И даже владелец большого поместья был не в состоянии оплатить труд наемных рабочих, которые требовались для сбора урожая. Таким образом, о шафране надолго позабыли. До тех пор, пока кто-то из первых Поло не вспомнил о нем и не понял, что современная Венеция располагает почти таким же количеством рабов, как и некогда Рим. Конечно, теперь нам приходится покупать рабов, а не захватывать их. Однако сбор тычинок крокусов не такой уж и тяжелый труд. Сильные и дорогие рабы-мужчины здесь не требуются. Этим вполне могут заниматься хилые женщины и дети, слабые люди и даже калеки. Потому-то твой предок и купил самых дешевых рабов; с тех пор именно таких рабов и приобретает Торговый дом Поло. Все они очень разные по своему происхождению и цвету кожи – мавры, лезгины, черкесы, армяне, русские. И цвета их кожи смешиваются, чтобы, как говорится, получить красно-золотой шафран.

– Основу нашего благополучия, – повторил я.

– На него можно выменять любые товары, – пояснил Исидоро. – Вообще-то мы также продаем и сам шафран по сходной цене. Его можно использовать как добавку к пище, краситель, духи, лекарство. Однако в основном шафран является капиталом нашего Торгового дома, на который мы обмениваем остальные товары. Всё, от соли с испанского острова Ивиса до кож Кордовы и пшеницы Сардинии. Как Торговый дом Спинолы в Генуе имеет монополию на торговлю изюмом, так и наш Торговый дом Поло в Венеции имеет монополию на шафран.

Выслушав все это, единственный наследник венецианского Дома Поло поблагодарил старого служащего за поучительный урок высокой коммерции и примерное старание в ведении дел, после чего, как обычно не торопясь, отправился в порт – дабы вновь присоединиться к праздной жизни тамошних ребятишек.

Как я уже упоминал, ребятишки эти имели тенденцию внезапно появляться и снова исчезать; редко какая-нибудь определенная компания жила на заброшенной барже неделю-другую. Подобно всем подрастающим popolazo, дети мечтали отыскать где-нибудь рай земной, где можно было бы не прозябать, но жить в свое удовольствие и при этом ничего не делать. Наверное, они слышали о некоем месте, более привлекательном, чем побережье Венецианской лагуны, и стремились погрузиться на борт отплывающего корабля, чтобы добраться до него. Некоторые из них спустя какое-то время возвращались обратно, возможно потому, что не смогли добраться до такого места, а возможно, просто полностью в нем разочаровавшись. Некоторые вообще так и не возвратились. И мы никогда и не узнали: пошел ли их корабль на дно и они утонули, или же ребятишек задержали и отправили в сиротский дом. А может, они все же нашли «il paese di Cuccagna» (Землю обетованную) и остались там.

Однако Убалдо и Дорис Тагиабу были постоянными жителями порта, именно от них я научился образу жизни и языку низших слоев общества. Причем обучение вовсе не навязывали мне насильно, подобно тому как это делал брат Варисто, вдалбливая в учеников латинские спряжения; брат с сестрой учили меня всему постепенно, по частям, по мере усвоения. Поскольку Убалдо глумился над моей отсталостью и невежеством, я понял, что мои знания по некоторым вопросам очень скудны, Дорис должна была восполнить их.

Помню, однажды Убалдо сказал, что он отправляется в западную часть города и собирается воспользоваться собачьей переправой. Я никогда не слышал о подобном и отправился посмотреть, что это за странное средство передвижения. Однако поскольку мы пересекли Большой канал самым обычным способом через мост Риалто, я выглядел сбитым с толку и заинтригованным, и Убалдо вовсю зубоскалил и потешался надо мной.

– Ты такой же серый, как и камни, из которых делают городские здания.

Дорис объяснила:

– Для того чтобы попасть из восточной части города в западную, существует только один способ, не так ли? Это значит, что надо пересечь Большой канал. Кошкам разрешается переезжать на лодках, чтобы они ловили крыс, а собакам нет. Таким образом, собаки могут пересечь канал только по мосту Риалто. Это и есть «Собачья переправа», no xe vero? [20] Разве не ясно? (ит.)

Кое-что из уличного жаргона я мог перевести и без их помощи. О любом монахе или священнике они говорили: «le regiozo», что могло означать «болван»; я долго не мог понять, что они просто исковеркали слово «religiozo». Однажды, когда стояла прекрасная летняя погода, они объявили, что переезжают из трюма баржи в La laconda de la Stela. И я понял, что они вовсе не собираются переезжать в какую-то гостиницу под названием «Звездный свет»; просто мои друзья имели в виду, что летом собираются спать на улице. Когда они говорили о женщине как об una largazza, они просто переиначивали слово, обозначающее девушку la ragazza, грубо намекая на то, что у нее большое, словно пещера, интимное отверстие [21] Имеется в виду ит . слово «larghessa» – ширина, широта. . Фактически бо́льшая часть лексикона портовых ребятишек, как и все их разговоры и интересы, сводились в основном к этой не слишком деликатной теме. Я впитал в себя огромное количество информации, но иногда новые знания больше конфузили меня, чем просвещали.

Тетушка Зулия и брат Варисто приучили меня относиться к тому, что расположено у меня между ног, если я вообще об этом задумывался, как к le vergogne – «стыдному месту». В доках я узнал огромное множество иных терминов. Слово «багаж», которое использовалось для обозначения мужских гениталий, было вполне понятно. Сandelótto [22] От ит . candela – свеча. было слово вполне уместное для полового органа в состоянии эрекции, подобного крепкой свечке; слово fava [23] Боб (ит.) . употреблялось для похожего на головку конца этого органа, поскольку он слегка напоминал большой боб. Это все было более-менее понятно. Тайной для меня оставалось, почему слово «lumaghétta» употреблялось применительно к женским половым органам. Я понимал, что там у женщины нет ничего, кроме отверстия внизу, а ведь слово «lumaghétta» могло означать маленькую улитку или маленький колышек, с помощью которого менестрели натягивают струны на своей лютне.