Гэри Дженнингс - Путешественник

Министр истории, например, хань по происхождению, выглядел очень эрудированным, свободно говорил на нескольких языках и, казалось, помнил наизусть всю историю Запада, так же как и Востока. Однако он выполнял совершенно бессмысленную, на мой взгляд, работу. Когда я спросил этого человека, чем он занят в настоящий момент, он встал из-за огромного письменного стола, открыл дверь в свой кабинет и показал мне еще бо́льшую смежную с ним комнату. Она была полна небольших письменных столов, которые стояли впритык друг к другу; за каждым столом сидел, согнувшись, писец, старательно что-то делающий; его почти не было видно за книгами, свитками и пачками документов.

На хорошем фарси министр истории сказал:

– Великий хан Хубилай четыре года тому назад издал декрет, что во время его правления будет положено начало династии Юань, в которую войдут все его преемники. В переводе «юань» означает «величайший» или «главный». Он недаром выбрал этот титул, который заставляет бледнеть недавно угасшую династию Цзинь, и Сиань, которая была до нее, и все остальные династии, которые существовали здесь с начала цивилизации. Поэтому я компилирую, а мои помощники записывают ярко сверкающую историю, чтобы быть уверенными, что будущие поколения узнают о превосходстве династии Юань.

– Написание будет окончено, разумеется, – сказал я, глядя на склоненные головы и подергивающиеся кисточки для чернил. – Но много ли можно написать, если династии Юань всего четыре года?

– Много, если уметь записывать текущие события, – откровенно ответил министр истории. – Самое трудное – это переписать те события во всей истории, которые произошли прежде.

– Что? Как это – переписать? История есть история, господин министр. История – это то, что произошло.

– Не совсем, господин Марко Поло. История – это то, что люди помнят, о том, что произошло.

– Не вижу разницы, – заметил я. – Если, скажем, опустошительный разлив Желтой реки произошел в таком-то году, разве не сделает кто-нибудь запись об этом событии? Полагаю, что люди запомнят само наводнение и его дату.

– О да, но не сопутствующие сему событию обстоятельства. Предположим, что правивший в то время император быстро пришел на помощь жертвам наводнения: спас людей и помог им спасти землю, дал им новые участки и помог дальнейшему процветанию подданных. Если описания этих достойных всяческой похвалы деяний остались в архивах как часть истории того времени, тогда в сравнении с ними династия Юань будет проигрывать по своей щедрости. Таким образом, мы слегка изменим историю, сделав запись о том, что тот император был бесчувственным к страданиям людей.

– И тогда представители династии Юань покажутся в сравнении с ним добрыми? Но предположим, что Хубилай-хан и его преемники проявят себя действительно бесчувственными к подобным катастрофам?

– Тогда нам придется снова все переписывать и делать прежних правителей еще более жестокосердными. Я надеюсь, вы понимаете теперь всю важность моей работы: здесь требуются прилежание и творческий подход. Это занятие не для ленивого или глупого. История – это не просто ежедневная запись событий, подобно записям в вахтенном корабельном журнале. История – это изменчивый процесс, и для историка всегда найдется работа.

Я заметил:

– Исторические события можно толковать по-разному, а как же быть с текущими событиями? Например, в одна тысяча двести семьдесят пятом году от Рождества Христова некий Марко Поло прибыл в Ханбалык. Что можно извлечь из такой мелочи?

– Если это действительно мелочь, – сказал министр, улыбаясь, – тогда о ней вовсе не надо упоминать в истории. Но, возможно, позже она станет важной. Таким образом, я сделаю запись даже о такой мелочи, а со временем будет ясно, как внести ее в архивы – как радостное событие или же, напротив, как достойное сожаления.

Он снова вернулся к своему письменному столу, открыл большую кожаную папку и просмотрел бумаги, которые в ней находились. Министр взял одну и прочел:

– «В час Собаки шестого дня седьмой луны, в год Кабана, три тысячи девятьсот семьдесят третий по ханьскому летоисчислению, на четвертом году правления династии Юань, вернулись из западного города Ве-не-си в город Хана два чужеземца – По-ло Ник-ло и По-ло Матхео, – привезя с собой молодого По-ло Мах-ко». Теперь остается подождать, чтобы узнать: станет ли Ханбалык лучше из-за присутствия этого молодого человека? – Он бросил на меня искоса озорной взгляд. Министр больше не читал по бумажке. – Или же сей гость окажется просто надоедливым человеком, который досаждает занятым чиновникам и отрывает их от срочных дел?

– Все, ухожу, – рассмеялся я. – Еще только один вопрос, господин министр. Если вы можете целиком написать новую историю, не может ли кто-нибудь другой переписать впоследствии и вашу историю?

– Конечно может, – сказал он. – Кто-нибудь однажды так и сделает. – Мой вопрос явно изумил его. – Когда Цзинь, последняя правящая династия, была еще совсем молодой, тогдашний министр истории тоже переписал все, что произошло прежде. А придворные историки продолжили вести записи таким образом, чтобы период династии Цзинь оказался Золотым веком на все времена. Династии приходят и уходят. Например, Цзинь правила всего лишь сто девятнадцать лет. И вполне может так случиться, что век династии Юань и всего, что я здесь создаю, – он махнул рукой, показывая на свой кабинет и комнату, полную писцов, – не продлится дольше, чем моя жизнь.

Я почтительно удалился, удержавшись от соблазна предложить министру вместо того, чтобы напрасно тратить свои знания и эрудицию, лучше использовать силу мускулов, помогая укладывать блоки «кара» для нового холма, который воздвигали в дворцовых садах. Уж его-то, в отличие от груды ложных утверждений, которые министр нагромоздил в столичном архиве, будущие поколения вряд ли разберут и уничтожат.

Вывод, к которому я пришел, – огромное количество придворных Хубилая занимается ерундой, – я не стал тут же поверять великому хану во время моей еженедельной аудиенции. Однако он сам начал говорить на тему, довольно схожую. Оказалось, что Хубилай недавно подсчитал, какое множество всевозможных святых людей в тот момент проживало в Китае, что привело его в дурное расположение духа.

– Жрецы, – ворчал правитель, – ламы, монахи, несториане, маланги, имамы, миссионеры. Все они срослись с паствой, на которой жиреют. Я имею в виду вовсе не то, что они лишь читают проповеди, а затем протягивают свои чаши для подаяний. Едва только они собирают хоть несколько верующих, как сразу призывают этих несчастных, введенных в заблуждение, презирать и ненавидеть всех, кто предпочел какую-нибудь другую веру. Из всех распространяющихся религий только буддисты терпимы ко всем остальным. Я не очень-то расположен что-либо навязывать подданным или противиться какой-либо религии, но серьезно подумываю о законе против проповедников. Издать указ, чтобы все то время, которое проповедники сейчас тратят на всевозможные ритуалы, разглагольствования, молитвы, проповеди и медитации, они проводили отныне, хлопая мухобойкой. Что ты об этом думаешь, Марко Поло? Полагаю, таким образом они сделают неисчислимо больше, чем делают теперь, для того, чтобы этот мир стал лучше.