Гэри Дженнингс - Путешественник

– Посмотрите-ка на это, мастер Ши, – сказал я, показывая ему вазу. – Huo-yao, оказывается, может и предохранять, а не только разрушать.

– Значит, сначала ты решил его намочить? – произнес он, заглянув в вазу. – Я мог бы и так сказать тебе, что порошок высохнет, превратившись в монолит, и станет совершенно бесполезным. Хотя, по– моему, я упоминал об этом. Однако, по-твоему, это ayn davàr [209] Пустяки (иврит). . А ведь принц прав: Марко Поло во всем хочет убедиться на собственном опыте…

Я не слушал ворчание мастера огня, потому что в моем мозгу зашевелилось смутное воспоминание. Я вытащил вазу в сад, отыскал среди отмытых до белизны камней, окружавших клумбу, один и воспользовался им в качестве молотка, чтобы разбить фарфор. Когда отлетели все осколки, у меня в руках оказалась тяжелая серая глыба в форме вазы из спекшегося в монолит порошка. Я внимательно осмотрел ее, и воспоминание стало четким. Ну конечно, хурут! Я вспомнил, как монгольские женщины в степи раскладывали на солнце бурдюки для молока, чтобы те высохли и стали твердыми, а затем делали шарики, которые хранились долгое время, не слипаясь между собой. В любой момент из них можно было срочно приготовить пищу. Я снова поднял камень и стучал по глыбе huo-yao до тех пор, пока не отбил несколько кусочков; по размеру и внешнему виду они напоминали рассыпанный мышиный помет.

Я осмотрел их, потом снова подошел к мастеру огня и неуверенно произнес:

– Мастер Ши, взгляните на это и скажите мне, если я ошибаюсь… – Ошибиться трудно, – ответил он с презрительным смешком. —

Это мышиное дерьмо.

– Это катышки, которые удалось отколоть от глыбы huo-yao. Мне кажется, что в этих шариках содержатся в твердом состоянии и правильной пропорции все три составляющих порошка. И поскольку он теперь сухой, то может воспламениться, как…

– Yom mekhayeh! [210] Благословенный день! (иврит) – воскликнул он охрипшим голосом на своем родном языке. Очень, очень медленно иудей поднял катышки с моей ладони и положил на свою, затем низко склонился над ними и снова хрипло что-то произнес, но уже на языке хань: я узнал несколько слов вроде «hao-jia-huo», что было выражением удивления; «jiao-hao», означавшее восхищение; и «chan-juan» – так обычно в Китае восхваляют красивых женщин.

Неожиданно мастер Ши начал метаться по разрушенной комнате, пока не нашел все еще дымящуюся щепку. Он помахал ею, чтобы она разгорелась, и побежал в сад. Мы с Чимкимом последовали за ним, повторяя: «Только, пожалуйста, будьте осторожны!» Мастер огня прикоснулся горящим концом к катышкам, и они, ярко вспыхнув и зашипев, исчезли, совсем как порошок.

– Yom mekhayeh! – снова выдохнул мастер огня, затем повернулся ко мне и, вытаращив глаза, пробормотал: – Bar mazel! [211] Счастливчик! (иврит) – После этого он обратился к принцу на ханьском языке: – Mu bujian jie.

– Старая поговорка, – пояснил мне Чимким. – «Глаз не видит собственного века». Я так понимаю, что ты открыл нечто совершенно новое о воспламеняющемся порошке, новое даже для опытного мастера огня.

– Ничего особенного, так, просто кое-что пришло в голову, – скромно сказал я.

Мастер Ши стоял, уставившись на меня глазами, похожими на блюдца, тряс головой и бормотал что-то вроде «khakhem» [212] Мудрец (иврит). и «khalutz» [213] Первопроходец, пионер (иврит). . Затем он снова обратился к Чимкиму:

– Мой принц, намерены ли вы наказать этого беспечного ференгхи за то, что он стал причиной разрушений и жертв? Разумеется, он заслужил того, чтобы его наказали. Однако Mishna [214] Мишна (иврит) – самая древняя часть Талмуда. говорит нам, что думающий бастард ценится гораздо выше знатного раввина, который лишь заучил чужую мудрость и бездумно ее повторяет. Я полагаю, что Марко Поло совершил величайшее открытие.

– Я не знаю, что такое Mishna, мастер Ши, – проворчал принц, – но я передам ваше мнение своему отцу. Причем немедленно. – Чимким повернулся ко мне. – Пошли со мной, Марко. Отец как раз послал меня за тобой, когда я услышал грохот твоего… открытия. Я рад, что мне не придется нести тебя к нему в ложке. Поторапливайся.

– Марко Поло, – произнес великий хан без всякого вступления. – Мне надо послать гонца в Юньнань, к орлоку Баяну, чтобы оповестить его о тех событиях, которые недавно здесь произошли. Думаю, что ты достоин чести быть этим гонцом. Послание, которое ты возьмешь с собой, как раз сейчас пишут. В нем я рассказываю Баяну новости о министре Пао и предлагаю ему теперь, когда юэ лишились своего тайного сторонника в самом сердце Монгольского ханства, предпринять некоторые меры. Передай Баяну послание и оставайся при нем, пока война не будет выиграна. Затем тебе окажут честь, отправив ко мне с известием, что Юньнань наконец наш.

– Вы посылаете меня на войну, великий хан? – Не скажу, что это привело меня в восторг. – Но ведь у меня нет в этом отношении никакого опыта.

– Тогда тебе надо его приобрести. Каждый мужчина за свою жизнь должен принять участие, по крайней мере, в одной войне – как еще иначе он может сказать, что вкусил все, что предлагает мужчине жизнь?

– Боюсь, великий хан, что война предлагает нам не столько жизнь, сколько смерть. – Я рассмеялся, но без особого веселья.

– Каждый человек умрет, – сказал Хубилай довольно сухо. – Смерть некоторых, по крайней мере, менее постыдна, чем смерть других. Ты предпочитаешь умереть как чиновник, постепенно старея, слабея и увядая? Неужели ты боишься, Марко?

– Я не боюсь, великий хан. Но что, если война затянется надолго? Или так никогда и не будет выиграна?

Еще более сухим тоном он произнес:

– Лучше сражаться за проигрышное дело, чем быть вынужденным признаться потом своим внукам, что ты вообще никогда не сражался. Вах!

Принц Чимким подал голос:

– Могу заверить вас, отец, что Марко Поло не из тех, кто уклоняется от борьбы, да и трусом его тоже не назовешь. Однако вы должны проявить к нему снисходительность, ибо в настоящий момент Марко слегка потрясен недавним несчастьем. – Он вкратце рассказал Хубилаю о трагедии, подчеркнув, что все произошло случайно.

– Понятно, значит, ты лишился женщин, которые тебе прислуживали, и возможности самому служить женщинам, – с сочувствием произнес великий хан. – Ну что же, тебе придется преодолеть путь до провинции Юньнань слишком быстро, чтобы иметь нужду в служанках, и ты будешь слишком сильно уставать каждый вечер, чтобы мечтать о чем-либо, кроме сна. Когда ты доберешься туда, то, разумеется, сможешь вместе с остальными воинами принять участие в грабеже и насилии. Возьми себе рабов, выбери женщин для услужения. Веди себя так, словно ты рожден монголом.

– Хорошо, великий хан, – произнес я покорно.

Он откинулся и вздохнул, словно сожалея о том, что старые добрые деньки прошли, и пробормотал, вспоминая: