Гэри Дженнингс - Путешественник

– Яркие, как рубины, не так ли? Но гораздо более ценные, чем рубины, потому что вишни увянут. А может, вместо этого, – спросила Мот, обольщающе проведя красным кончиком языка по верхней губке, – их съедят? – И звонко рассмеялась.

Я стал задыхаться, словно, прежде чем оказаться в этой комнате, пробежал весь Багдад. Я неуклюже двинулся к ней. Шахразада позволила мне приблизиться на расстояние вытянутой руки, после чего остановила, потянувшись, чтобы дотронуться до моей самой выступающей части тела.

– Хорошо, – сказала она, одобряя то, к чему прикоснулась. – Ты совершенно готов, чтобы страстно заняться zina. Снимай одежду, Марко, а я позабочусь о лампах.

Я послушно разделся, не отводя от девушки зачарованного взгляда. Она грациозно двигалась по комнате, гася один фитиль за другим. Когда Мот на мгновение остановилась перед одной из ламп, то, хотя она и стояла, плотно сдвинув ноги вместе, я разглядел крошечный треугольник между бедрами и холмиком «артишока», через который проникал свет, подобный путеводной звезде. В это мгновение я вспомнил, что сказал когда-то давно венецианский мальчишка: это знак «женщины, чрезвычайно приятной в постели». Когда шахразада погасила все лампы, она подошла ко мне в темноте.

– Я бы хотел, чтобы вы оставили лампы гореть, – сказал я. – Вы такая красивая, Мот, и мне очень нравится смотреть на вас.

– Ах, но лампы губительны для мотыльков, – ответила она и рассмеялась. – Лунного света, который проникает в окно, достаточно для того, чтобы ты мог разглядеть меня и не увидеть ничего другого. А теперь…

– А теперь! – эхом повторил я, радостно соглашаясь, и потянулся, чтобы коснуться ее груди, но девушка ловко увернулась.

– Подожди, Марко! Ты забываешь, что вовсе не я твой подарок ко дню рождения.

– Да, – пробормотал я. – Правильно. Теперь я вспомнил, что речь шла о вашей сестре. Но тогда зачем вы разделись, Мот, если на самом деле она?..

– Я же сказала, что все объясню. Вот что, Марко, попридержи-ка руки. А теперь слушай. Итак, моя сестра, тоже шахразада благородных кровей, не подвергалась удалению tabzir, когда была ребенком, ибо ожидалось, что однажды она выйдет замуж за какого-нибудь шаха. Потому-то она полноценная женщина – все ее органы не тронуты, и женское естество полностью сохранилось. К сожалению, бедная девочка выросла уродливой. Просто безобразной. Я даже не могу сказать тебе, насколько именно.

Я удивленно заметил:

– Но я не видел во дворце никого с такой внешностью.

– Конечно нет. Она не хочет, чтобы ее видели. Бедняжка мучается от уродства, но сердце у нее нежное. Поэтому она предпочитает все время находиться в своих покоях в anderun, где не имеет возможности никого увидеть: ни ребенка, ни евнуха. Сестра боится столкнуться с какими-нибудь глупцами, мнящими себя остряками.

– Mare mia [135] Ничего себе (ит.) . , – пробормотал я. – Насколько же она безобразна, Мот? У нее уродливо только лицо? А может, она калека? Горбатая? Да что с ней такое?

– Тише! Сестра ждет прямо за дверью и может нас услышать.

Я понизил голос:

– Так скажи мне, что же с ней и как зовут эту девушку?

– Бедняжку зовут шахразада Шамс, и это очень грустно, потому что ее имя означает Солнечный Свет. Вот что, давай не будем говорить о ее удивительном уродстве. Хватит и того, что моя несчастная сестра давно потеряла всякую надежду на то, чтобы выйти замуж или привлечь хотя бы временного возлюбленного. Ни у одного мужчины, кто увидел бы ее при свете дня или ощутил в темноте, копье не осталось бы готовым к zina.

– Che brada! [136] Какая дикость! (ит.) – пробормотал я, почувствовав легкую волну дрожи. Не будь рядом со мной Мот, мое собственное копье после таких слов наверняка тоже поникло бы.

– Тем не менее заверяю тебя, что женские части ее тела совершенно нормальны. И совершенно нормально, что они жаждут, чтобы их заполнили и переполнили. Вот почему мы вместе разработали план. Видишь ли, я очень люблю свою сестру Шамс и принимаю в ней участие. Поскольку она не раскрывает своего тайного убежища мужчине, который пробуждает у нее желание, я приглашаю его сюда и…

– Так, значит, вы проделывали это прежде! – в смятении упрекнул ее я.

– Глупый неверный, конечно, мы делали это! Множество раз. Вот почему я обещаю тебе, что ты получишь наслаждение. Потому что много других мужчин до тебя уже получили его.

– Ничего себе, подарок ко дню рождения…

– Ты отказываешься от подарка из-за того, что он от благородного дарителя? Успокойся и слушай. Мы сделаем вот что. Ты ляжешь на спину. Я лягу тебе на талию и все время буду оставаться у тебя перед глазами. Пока мы будем ласкать друг друга и играть – а мы проделаем все, кроме завершающего этапа, – моя сестра незаметно прокрадется и насладится твоей нижней частью. Ты никогда не увидишь Шамс и не дотронешься до нее, кроме как своим zab, и в этом не будет ничего отвратительного. А между тем ты будешь видеть и ощущать только меня. Мы с тобой доведем друг друга до исступления, а когда zina завершится, тебе будет казаться, что все это произошло со мной.

– Это нелепо.

– Ты, разумеется, можешь отказаться от подарка, – холодно сказала шахразада. Но при этом придвинулась ближе, так что ее груди коснулись меня. – Но подумай, не лучше ли будет дать наслаждение мне и насладиться самому, а заодно и облагодетельствовать бедное создание, обреченное на вечную тьму и забвение. Ну что… неужели ты отказываешься? – Ее рука добралась до моего ответа. – Ага, значит, все-таки нет. Я не сомневаюсь, что ты добрый человек. Очень хорошо, Марко, давай ляжем.

Мы так и сделали. Я лег на спину, как приказала мне Мот, и уложил ее поверх моей талии, так, что не видел, что там, за ней. После этого мы начали прелюдию. Шахразада легонько поглаживала кончиками пальцев мое лицо, запускала их мне в волосы, касалась груди, а я делал то же самое с ней, и каждый раз, когда мы дотрагивались друг до друга, независимо от того, где именно дотрагивались, мы чувствовали покалывание, которое ощущаешь, если погладить кота против шерсти. Пока что Мот вела себя как самая обыкновенная женщина. От моих прикосновений соски ее поднялись и встали торчком, и даже в тусклом свете я мог разглядеть, как расширились глаза шахразады, и ощутить, как припухли от страсти ее губы.

– Почему ты называешь это «созданием музыки»? – в какой-то момент спросила она. – Это гораздо приятней, чем музыка.

– Ну да, – ответил я после некоторого раздумья. – Я и забыл, какая музыка у вас здесь, в Персии…

Иногда девушка протягивала руку назад, чтобы погладить ту часть моего тела, которую закрывала собой от моих глаз, и каждый раз это вызывало резкую вспышку желания, но Мот всегда вовремя убирала руку, иначе я мог бы выпустить spruzzo прямо в воздух. Она позволила мне коснуться внизу ее тайного местечка, лишь прошептав дрожащим голосом: