Рольф Бломберг - В поисках анаконды

Мы проголодались и порядком устали после двенадцатичасового перехода. Особенно тяжело досталось Гюставу: сердце работало плохо, сказывалась высота, и он не скрывал известного беспокойства. С таким здоровьем опасно было отваживаться в длинные трудные переходы по Льянганати: в случае серьезного заболевания не было никаких надежд на скорую врачебную помощь. Но как отговорить Гюстава следовать дальше? Он приехал ради этого путешествия из самого Нью-Йорка и проявил такой энтузиазм… Ему было бы страшно обидно возвращаться ни с чем. Вместе с тем совесть не позволяла мне умолкать, что, хотя в дальнейшем мы и не будем двигаться на таких высотах, нас ожидают впереди еще большие трудности. «Ладно, — подумал я в конце концов, — завтрашний переход покажет, в состояния ли Гюстав идти с нами до конца…»

Однако он сам тоже обдумал положение и принял решение.

— Как ни горько, придется мне завтра идти обратно, — сказал Гюстав. — Если я заболею или трудности пути не позволят мне поспевать за всеми, я окажусь только бременем для экспедиции. Малейшее опоздание сорвет все замыслы, приведет к неудаче. Ясно как день, что я обязан смириться с собственным разочарованием, а не подвергать риску исход всей экспедиции…

Самопожертвование Гюстава безусловно было разумным, но мы с Андраде все-таки опечалились, теряя такого хорошего товарища.

Рано утром следующего дня мы распрощались. Андраде, я и восемь носильщиков двинулись на восток, а Гюстав направился в обществе одного вакеро и носильщика из нашей компании в противоположную сторону, обратно в Пильяро.

Спустя несколько часов мы вышли к месту, которое называется Милин. Здесь очень много маленьких холмиков; некоторые считают, что это толас — курганы, и время от времени тут производили раскопки. Насколько мне известно, никому не удалось обнаружить никаких памятников древности. Сам я склонен считать, что эти бугры — во всяком случае, большинство из них — возникли естественным путем. Впрочем, уже вернувшись в Пильяро, я встретил некоего сеньора Серафино Робайо, который уверял, будто может доказать, что милинские холмики — курганного характера. Робайо сделал немало интереснейших археологических находок в районе Пильяро, обнаружил замечательную керамику и даже изделия из меди и золота. Он считает вполне возможным, что и в Льянганати могли сохраниться древние могилы с богатыми кладами инкского и доинкского времени.

Робайо неоднократно раскапывал холмы Милина и уверяет, что наткнулся в одном случае на помещение, выложенное каменными плитами. На полу лежал пепел; отсюда Робайо заключил, что это могила, притом могила вождя, и надеялся обнаружить золотые предметы. Однако все его дальнейшие поиски были напрасными. Совсем недавно я получил от него известие, что он пока еще не добрался до клада.

Другой житель Пильяро, также занимавшийся раскопками в Милине, вернулся оттуда с сундучком, полным глиняных черепков и подобных редкостей. Впрочем, один из наших пеонов выдал нам секрет этой «находки». Поскольку никак не удавалось найти желающих вложить деньги в дорогостоящие раскопки, сей ловкач взял с собой черепки из Пильяро и подбросил в том месте, где рыли пеоны. Он рассчитал, что они найдут их и потом подтвердят, что эти холмы — действительно курганы.

Повсюду мы видели следы динамита, лопат, заступов, и я невольно вспомнил слова тестя: деньги, потраченные на розыски золота и кладов, неизмеримо превосходят стоимость всех когда-либо найденных кладов..

— Гейнц не занимался раскопками? — спросил я пеонов.

— Нет, он говорит, что только дураки тратят время и деньги на такую ерунду, вместо того чтобы заниматься делом.

Что ж, он, пожалуй, прав. Вряд ли у него был бы сегодня такой счет в банке (говорят, что Гейнц скопил немалую сумму), если бы он забросил своих свиней и коров и принялся искать золото…

Пройдя Милин, мы пересекли вброд реку того же названия и вышли на обширное болото, о котором упоминает дерротеро. По истечении двух с лишним часов после выступления из Тамбо-де-Мама-Рита наш отряд очутился на пригорке; с него открывался вид на два озера, «которые называют Лос-Антеохос («Очки»), потому что их разделяет полоска земли, напоминающая очертаниями нос». Описание Вальверде оказалось настолько точным, что ошибиться было просто невозможно.

В дерротеро говорится, что отсюда опять можно увидеть Серрос Льянганати; во время своего шестого путешествия Андраде и в самом деле отчетливо различал с этого места три вершины. Англичанин Дайотт тоже подтверждает это указание, причем он определил направление по компасу; судя по его данным, речь шла о тех самых горах, которые видел Андраде. Но нам не повезло. Хотя погода стояла сносная и то и дело проглядывало солнце, видимость на восток была плохая, самые высокие вершины скрылись в облаках.

Увижу ли я когда-нибудь заветный «треугольник»? Да и существуют ли они вообще — три вершины, описанные Вальверде?

Путь от озер Антеохос до Яна-Коча — Черного озера, также упоминаемого в дерротеро Вальверде, — занял еще около часа; мы шли сначала через топкое болото, затем сквозь густые заросли по извилистой тропе.

Несколько раз нам попадались свежие следы пумы. Это был на редкость крупный экземпляр; возможно, тот самый, который производил опустошения в стадах Гейнца. Андраде показал нам место, где застал как-то пуму, пожиравшую убитого ею оленя.

Медведей здесь также было немало, если судить по объеденным растениям пуйя по обе стороны тропы. Сочная сердцевина этих колючих растений — самое любимое блюдо обитающих в парамос медведей. Если сорвать лист пуйя, на стволе получается чашеобразное углубление, которое во время дождя заполняется водой.

Как-то на вулкане Пичинча мне пришлось вместе со своими спутниками разбить лагерь в совершенно безводном месте.

К счастью, медведи лакомились здесь пуйя, и мы смогли набрать из «чаш» много литров воды. Выходит, медвежья услуга может быть полезной! Кстати, в этот раз у нас было плохо и с провиантом. Мы последовали примеру медведей и стали есть пуйя. Оказалось, что это довольно вкусно, вроде пальмовых почек. Как ни странно, ни один из пеонов, ходивших с нами в Льянганати, не знал, что пуйя съедобна. Мы дивились: уж кто-кто, а они-то должны были знать все, что можно употреблять в пищу в этом диком краю!

В Льянганати обитает очковый медведь — «Урсус орнатус», причем здесь встречаются два-три подвида, различающиеся и цветом и размерами. Капитан Лох сообщает, что крупнейшие экземпляры достигают в весе 550 фунтов! Очковый медведь нападает только в исключительных случаях, но зато оказывает яростное сопротивление, если сам подвергнется нападению. В период спаривания он, подобно многим другим животным, становится раздражительным; это испытал на себе один вакеро — из тех, которых мы встретили в Тамбо-де-Мама-Рита. Он ехал верхом по парамос и заметил двух медведей — они ухаживали за медведицей и время от времени обменивались оплеухами. Вдруг один из медведей обнаружил всадника, забыл о сопернике и о прекрасной даме и стремглав помчался на чужака. Вакеро пришлось пришпорить коня, чтобы спастись, да и то рассерженный медведь долго преследовал его. В тот же день вакеро вернулся туда с ружьем и собаками, но медведей уже и след простыл.