Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

Миссия отстоит от города на расстоянии доброй полумили — к северу от него. Она составляет сама по себе почти целое селение, в котором можно насчитать от 15 до 16 домов. При миссии состоит более 10 патеров и почти столько же монахинь, у которых полны руки забот о просвещении туземных голове. Справедливость заставляет меня сказать, что занятия их идут успешно. У них на руках около двухсот воспитанников, мальчиков и девочек, и на всех их заметно благодетельное влияние получаемого ими образования.

Предложенный мне обед состоял из такого же количества блюд, какое подается в первоклассных отелях Парижа, и блюда были приготовлены почти с одинаковым искусством, хотя здешнюю обстановку далеко нельзя сравнить с Парижской. Шампанское — представьте себе шампанское Клико в Восточной Африке! лафит, лароз, бургундское и бордо — все было превосходного качества, и смиренные и потухшие глаза патеров заметно разгорелись под влиянием выпитого вина. О! эти патеры понимают жизнь и не забывают, что она коротка. Их гастрономическая трапеза отгоняет от дверей их жилищ мукунгуру (гибельную африканскую лихорадку) и в то же время оживляет мрачную местность и уединение, на которое они осуждены с переселением в Африку, жизнь которой отличается крайним однообразием.

Требуется нечеловеческая сила, чтобы без помощи рубинового напитка, который веселит душу, сохранять постоянно веселое расположение духа в этой части Африки.

После вечерней закуски, восстановившей мои упавшие силы, лучшие из воспитанников, в числе двадцати человек, дали нам концерт на духовых инструментах. Мне было немного странно слышать гармонические звуки, воспроизводимые этими курчавыми юношами. Я изумлялся, слушая хорошо знакомую французскую музыку в этом отдаленном порте, и притом исполненную маленькими неграми, которые несколько месяцев тому назад ничего не знали, кроме старинны песен своих невежественных матерей. Теперь же они пели о славе и блеске Франции с самоуверенностью гаменов сент-антуанского предместья.

Ночью я отлично отдохну, и по пробуждении прежде всего вспомнил о моем лагере. При осмотре его я не досчитался двух ослов, а в багаже не доставало свертка проволоки — африканской золотой монеты. Люди мои все спали глубоким сном, не заботясь о том, что в Мриме ночью ходить множество бродяг. Солдатам отдано было приказание идти на поиски по городу и окрестностям. В то же время о нашей пропаже было доведено до сведения Джемадара Эвзау, который обещал найти наших животных за приличное вознаграждение. До наступления ночи один из ослов был найден за городом — в то время, когда он щипал листы с маниокового дерева, но другого животного и свертка проволоки так не могли найти.

Из первых посетителей, явившихся ко мне в этот день в Багамойо, был Али-бен-Салим, брат знаменитого Саида бен Салима, или Рас Кафилаха Буртона и Спика, а потом Спика и Гранта.

Он меня радушно приветствовал, и так как его брат был моим агентом в Униамвези, то я, не стесняясь, принял его предложение помочь мне. Но, увы, моя доверчивая натура ошиблась в нем. Али бен Салим оказался змеей, отогретой на моей груди. Я получил приглашение разделить с ним чашку кофе и отправился к нему: кофе был вкусен, хотя и без сахару, обещаниям его не было конца — конечно, потому, что он не придавал им никакой цены. Он мне сказал: «я ваш друг, желаю служит вам, чем я могу быть вам полезен?» — я ответил: «много благодарен, мне нужен друг, который, зная язык и обычаи ваниамвези, достал бы мне необходимое число носильщиков. Ваш брат знаком с вазунгу (с белыми людьми) и знает, что они в точности исполняют то, что обещают. Достаньте мне сто сорок носильщиков, и я заплачу вам требуемую вами сумму» — Змей вскормленный мной, отвечал мне с умилительною любезностью: «мне ничего от вас не нужно, мой друг, за такую ничтожную услугу; будьте покойны, вы останетесь довольны. Вы здесь не пробудете и пятнадцати дней. Завтра утром я приду и посмотрю сколько у вас тюков — для соображения сколько вам нужно носильщиков». Я пожелал ему доброго утра, с удовольствием помышляя о скором отъезде.

Необходимо познакомить читателя с двумя вескими и совершенно уважительными причинами, в силу которых я направил всю свою энергию к тому, чтобы как можно скорее выбраться из Багамойо. Во-первых, я желал быть в Уджиджи, прежде чем до Ливингстона дойдут слухи, что я отправился искать его, так как, на мой взгляд, это был человек, который скорей постарался бы еще больше увеличить разделявшее нас пространство, и не сделал бы ни малейшего усилия сократить это расстояние. Во-вторых, мазика, или дождливый сезон, скоро застиг бы меня врасплох и, как говорили мне в Багамойо, заставил бы меня отложить путешествие до прекращения дождливого периода, то есть — на полтора месяца, так как в это время дождь льет не переставая. Притом мне известны были по опыту неприятные последствия, которые влекут за собою продолжительные дожди. Мне знакомы были, например, дожди в Виргинин с обычными своими ужасными последствиями с половодьем, с ржавчиной на хлебных растениях, с перемежающейся лихорадкой, ревматизмами и другими болезнями; я знал английские дожди, падающие небольшими каплями, и наводящие уныние на душу; я знал и абиссинские дожди, которые, кажется, могут затопить в несколько часов целый континент; наконец, я был знаком и с муссоном в Индии, не позволяющим выходить из дому. С которым же из этих дождей сравнить страшную мазику Восточной Африки? Буртон много пишет о черной грязи в Узарамо. Если в хорошую погоду верхний слой почвы данной местности можно назвать черною грязью, то что же с ним будет после сорокадневного проливного дождя? Все эти соображения не могли не беспокоить меня.

Али-бен-Салим, верный своему обещанию, посетил мой лагерь на другой день, сохранял все время важный вид и, осмотрев мои тюки холста, заметил, что их следует покрыт рогожами и с этою целю обещал прислать мне человека, советуя не торговаться с ним, так как он возьмет с меня лишь то, что следует.

В ожидании 140 пагасисов, обещанных Али-бен-Салимом, мы заняты были исключительно мыслию, как бы нам скорее пройти нездоровую приморскую страну и не испытать гибельного влияния лихорадки. Непродолжительный опыт в Багамойо показал, чего нам не доставало, чего у нас был излишек и что нам было необходимо. В одну из ночей нас посетил шквал, сопровождаемый страшным дождем. В моей палатке находилось на 1,500 дол. холста, который оказался на утро весь подмоченным. Потребовалось два дня, чтобы просушить холст и потом снова уложить его. Пришлось устроить палатку из более прочного материала, который предохранил бы на будущее время мои тюки и багаж от вредных последствий мазики. Спеша уехать из Занзибара и не имея понятия о том, как следует увязывать тюки для перевозки, я поручил эту работу Джетте, одному купцу-комиссионеру, как человеку опытному в подобного рода делах. Но Джетта, увязывая тюки, не позаботился предварительно взвесить их, руководствуясь при упаковке холста одним только глазомером. В мой лагерь явились, наконец, один или двое пагасисов для переговоров; для предварительного заключения сделки, они пожелали видеть мои тюки. Они пробовали их поднять — но увы! тюки оказались им не под силу, и пагасисы удалились. Я взвесил один тюк на пружинных весах Сальтера; в нем оказалось 105 фунтов или 3 фразилаха, т.е. ровно на 35 фунтов более, чем следовало. Взвесив и все остальные тюки, я убедился, что Джетта, руководствуясь одним глазомером, наделал мне много хлопот, несмотря на всю свою опытность. Пришлось распаковать и снова упаковать все тюки, уложив в каждый товару не более 72 фунтов. Каждый тюк после переделки представлял твердую массу в три с половиною фута длины, фут в вышину и фут в ширину. Мне нужно было отправясь в Унианиембэ восемьдесят два тюка, из которых сорок состояли только из мерикани и каники, а остальные из мерикани и цветного холста и назначались для платежа дани, а также для найма другого отряда пагасисов из Унианиембэ в Уджиджи и далее.