Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

Вспомним, как истово доверяла «преданьям простонародной старины» Татьяна Ларина («русская душою» — это о ней сказал Пушкин):

«Кошка моется — гостей замывает (зазывает)», — записал некогда в своем знаменитом сборнике В. Даль. Эта примета является, наверное, одной из самых древних, стойких и распространенных среди прочих, связанных с кошкой. И снова невольно возникают в памяти творения великого и точного мастера Федотова, его знаменитое «Сватовство майора».

Помните: в купеческом доме переполох и суета, в купеческом доме гости. И не обычные гости — приехал (снизошел-таки!) жених, он ждет ответа, момент решающий. Быть или не быть… Непроизвольное движение невесты полно отрицания, его можно толковать как «не быть». Несмотря на усилия и фальшивый восторг свахи и осуждающее «дура!» на устах матери, согласие не ладится, мы видим два несоединяемых звена цепи, два лагеря. Картина насыщена динамикой поз, жестов, взглядов, мыслей. Все в движении в этом доме, где, по словам Федотова, «одно пахнет деревней, другое харчевней».

И лишь кошка, которой — и только ей — преднамеренно отдан весь передний план картины, степенно и уверенно «замывает» гостей. Именно она вводит нас в ближайшее будущее и позволяет узнать то, что сейчас неясно еще самой невесте, — быть гостям! — стало быть, состоится эта корыстная и нелепая свадьба. Вот где подлинное замковое звено, прочно скрепляющее распадающиеся было части картины!

Любопытно, что сам Федотов не в пример некоторым знатокам его творчества и толкователям «Сватовства майора» отвел кошке должное место в своей рацее (объяснении) картины:

Уходили в прошлое времена «Правосудья митрополичья», и кошка постепенно становится все более демократичным, если можно так выразиться, существом, чему в живописи и графике можно найти немало подтверждений. Мы уже не встретим ни одного упоминания или изображения кошки в компании с мало-мальски знатным лицом. Зато на тех картинах, где она присутствует, кошка предстает участницей самых разных сцен простонародной жизни или изредка, как у замечательного художника Кустодиева, жизни купеческого сословия.

Когда в XVIII веке начали распространяться русские народные картинки — лубки, кошка попала в число их полноправных персонажей. Вот она на лубке, который называется «Блинщица». Громадная русская печь, главная принадлежность блинщицы, занимает почти всю избу, а на печи особняком расположилась кошка. Да и где же ей еще блаженствовать! У блинщицы печь никогда не стынет, это большое удобство, да и из блинных припасов кое-что лакомое всегда перепадет. Вот и счастлива кошка по-своему.

Кошачью особу можно видеть также на другом лубке, который входит в целую серию «Доброе и худое домоправительство». Полна иронии сопроводительная подпись к этому лубку: «Муж лапти плетет, а жена нитки прядет, обогатеть хотят: огня не гасят». У ног жены сидит кошка, а возле мужа расположилась собака. Как тут еще раз не вспомнить известную русскую пословицу: «Баба да кошка в избе, мужик да собака на дворе». Народное поверье, что хозяйке близка кошка, а хозяину — собака, существует с древнейших, возможно, первобытных времен, когда главной обязанностью мужчины была охота и вообще добыча съестного, а женщина своим трудом создавала и поддерживала то, что зовется у людей домашним очагом.

Уже эти два лубка говорят о том, что кошка давно перестала быть редкостью. Она обычна не только в доме блинщицы, живущей если не богато, то все же зажиточно, но и в доме бедняков, которые лишь «обогатеть хотят».

Но особенно приглянулась кошка купеческому сословию. Да и кто лучше скряги купца, товары которого беззастенчиво портились мышами, мог оценить бескорыстную кошачью службу! Без кошки мышиный разбой был безнаказан и не столько разорителен для дела, сколь несносен для Купцовой амбиции. Его, продувного бестию и надувалу, запросто обводили вокруг пальца какие-то грызуны!

Когда в начале нынешнего века Московская дума решила навести порядок в торговом Охотном ряду, «первым делом, — писал великий знаток старой Москвы В. Гиляровский, — было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так были в большинстве лавок. Это был род спорта — у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках».

Не иначе как потомки все тех же купеческих любимцев попадались Сергею Есенину в один очаровательный сентябрьский день 1925 года, когда он, задорный и веселый, гулял по Москве со своей сестрой-школьницей Шурой. Извозчик катил и катил неторопливо по московским улицам, Есенины посматривали вокруг, шутили, ребячились, а на улицах нежились кошки.

«Столько кошек, — вспоминает сестра поэта Александра Александровна Есенина, — мне как-то не приходилось встречать раньше, и я сказала об этом Сергею». Это позабавило Есенина, и он затеял веселую игру — считать всех попадавшихся на пути кошек. День ли выдался необыкновенный, душа ли поэта была раскована и вольна шутить, но он сам по-ребячьи увлекся игрой.

Впечатления от этой замечательной прогулки не растворились в суете будней. Запечатленные Есениным, они стали строфами ласкового, почти свободного от пронзительной есенинской грусти стихотворения, которое живо передает настроение того дня и владевшие поэтом чувства.

Посвящено стихотворение сестре Шуре:

Кошачье племя, со своей стороны высоко ценя изобильную купеческую жизнь и уважительное отношение, довольно любезно относилось к Купцовым домам и домочадцам. Не случайно мы можем видеть на некоторых парадных портретах кустодиевских дородных купчих и картинах провинциального быта весьма довольных жизнью кошек. Впрочем, кошка у Кустодиева является тонким инструментом, предназначенным для выражения более глубоких мыслей.