Вячеслав Пальман - На суше и на море 1979

Проселочная дорога, поросшая травой и желтым маком, привела нас к большому дому в распадке ручья. Гордеева слезла с мотоцикла и прошла к ограде из длинных жердей и врытых в землю бревен. Она посмотрела в щель ограды, поманила меня рукой. Я увидел у норы лису с лисятами, а из дупла сосны выглядывала белка. Стройная косуля, вытянув шею, терлась о забор. В глубине двора на цепи сидел серый волк. Напротив него — другой, поменьше, с длинным пушистым хвостом, красновато-рыжим мехом.

— Из Даурской степи красного-то привезла, — пояснила таежница. — Дерзки они, не гляди, что малы. Человека не боятся, прямо при нем разбойничают. Наблюдаю вот за ним, повадки изучаю.

В дальней загородке оказались медвежата. Обхватив друг друга лапами, они неуклюже боролись.

— В лес отпущу, как подрастут. Сейчас малы, пропадут.

— Мама приехала! — вдруг раздался радостный мальчишеский крик.

Я обернулся и ахнул: раньше нас здесь встречал черноволосый мальчик. А этот был совершенно седой.

— Тсс, — Татьяна Григорьевна, заметив мое удивление, тронула меня за руку и приложила палец к губам. Лицо ее потемнело.

— Иди, Гришенька, домой, — сказала она сыну. Потом повернулась ко мне: — Это… медведица его… Ребятишки врассыпную, а Гриша споткнулся, упал. Не тронула его. Только лизнула. А я-то ее… Эх ты, бабий страх! Никогда маток не. бью. И другим говорю: не трогайте матку, берегите ее, это сама жизнь.

Очерк

Рис. В. В. Сурикова

Никто никогда не высаживается на этой земле. Наоборот, завидев ее, моряки стремятся побыстрее оставить ее за кормой как можно дальше. Даже в относительно тихую погоду, которая здесь крайне редка, никогда нельзя быть уверенным, что внезапно не сорвется с вечно покрытых снегом, хотя и совсем не высоких вершин губительный шквал, а уж о солнечных днях и мечтать не приходится. Это одно из самых мрачных и безлюдных мест земного шара. Трудно найти человека, который не испытывал бы здесь гнетущего чувства — таков уж тут особенный природный комплекс.

И все же вот уже в течение многих столетий эта земля у всех на устах. Она и страшила и необъяснимо притягивала к себе подобно магниту. О ней говорится в стихах и песнях, сложенных на языках многих народов нашей планеты. Поистине это одна из «горячих точек» на географической карте. И потому космографы и картографы прошлого с того дня, когда был открыт Американский континент, стремились узнать ее координаты. Но… достичь ее удалось далеко не сразу, а лишь спустя сто двадцать пять лет после того, как Христофор Колумб впервые ступил на земную твердь Нового Света.

Спросите сегодня любого школьника, какова крайняя южная точка Американского континента. Он, нисколько не задумываясь, ответит: «Мыс Горн». В сущности же это всего лишь небольшая скала крохотного островка из архипелага, получившего название Млечный Путь, название неофициальное, но достаточно красноречивое, дающее представление о здешних туманах, постоянных бурунах у грозных скал. Но нужно ли вносить поправки в школьные учебники географии? Это именно тот редкий случай, когда логика торжествует над школьным формализмом. По всем мыслимым законам, именно этот мыс, снискавший столь дурную славу, вправе претендовать на высокий ранг крайней точки континента, хотя он всего-навсего скалистый выступ маленького островка.

Бесчисленны фотографии и зарисовки этого мыса. Их делали не из простого любопытства. Мысы увенчивают исследованные берега, глубокомысленно заметил Жюль Берн. А что касается крайних точек материка…

Они отличаются друг от друга не только тем, что одни из них северные, другие западные, восточные или южные. У таких мысов различное историческое прошлое и — наверняка! — незаурядное будущее. И сами названия их на карте напоминают об интереснейших страницах летописи познания Земли, о смелых дерзаниях и человеческих судьбах.

Белый — цвет свободы, синий — благородства, оранжевый — принца Оранского, вождя мятежных гёзов, погибшего в борьбе с ненавистным испанским игом. Трехцветные флаги развеваются на мачтах двух голландских кораблей. На палубе высокой кормовой надстройки одного из них неторопливо прохаживались двое.

— Бьюсь об заклад, — говорил высокий, плотный человек с крупными, выразительными чертами лица и с маленькими усиками а ля Декарт, — что, если этот свежий ветер продержится еще несколько дней, мы достигнем берегов Америки гораздо раньше, чем рассчитывали.

— Хорошо бы так, шкипер Биллем, — отозвался его собеседник, державший подзорную трубу с широкими медными кольцами. Он был, несмотря на жару, в наглухо застегнутом камзоле и широкополой шляпе. Носил модную бородку клином, и это нисколько не старило его открытого лица. На вид ему можно было дать лет тридцать. — А что говорят матросы? Наверное, многие удивлены, что от берегов Африки мы взяли курс на запад? Ведь все полагали, что мы пойдем обычным путем вокруг мыса Доброй Надежды.

— Думаю, комис Якоб, удивлены, и немало. Придется дать какое-то объяснение. Но это мы еще успеем…

Теперь, когда северные провинции Нидерландов освободились от испанского владычества, все больше и больше голландских кораблей появляется в водах Атлантики. И все они, как один, обогнув Африку, направляются к острову Маврикий и дальше — к Островам Пряностей, откуда голландские купцы уже почти полностью вытеснили португальцев. Монополию торговли с Востоком захватила могущественная Ост-Индская компания.

Философия века устами Фрэнсиса Бэкона гласила: «Три вещи делают нацию великой и благоденствующей: плодоносная почва, деятельная промышленность и легкость передвижения людей и товаров». Трудолюбивым голландцам предстояло еще многое сделать, чтобы осушить землю, отвоевать ее у моря — строить дамбы, рыть каналы, а потом уже и многие годы удобрять, облагораживать ее. Изделия ремесленников, объединенных в цехи, находили большой спрос во всей Европе. Но быстрое, прямо-таки сказочное обогащение ловким голландским дельцам принесла торговля. Из трюмов кораблей в портах Роттердама, Амстердама выгружали тонны и тонны экзотических товаров, прежде всего гвоздики, мускатного ореха и других пряностей. А в банкирских домах оседали золото, серебро, золоченая кожа, картины великих мастеров, гобелены, тончайший фарфор, бархат, шерсть и шелк, чеканные металлические изделия.

Но к далеким и таинственным, столь манящим воображение тропическим островам могли ходить только суда компании, именующей себя Ост-Индской.