Олег Попцов - На суше и на море 1986

Были и другие существенные трудности. Так, чтобы преодолеть маршрут, мы вынуждены были взять на борт дополнительные баки с горючим, отчего допустимый полетный вес самолета увеличивался на тонну. Конечно, в нашей практике были взлеты с таким лишним весом, но инструкция их запрещала. Не отвечала установленным требованиям и взлетная площадка ни по своим размерам, ни по состоянию поверхности. Это был просто замерзший участок тундры, ограниченный с одной стороны крутым и высоким обрывом в море, а с другой — предгорьем Таймырского хребта.

Мы многократно и тщательно прорабатывали варианты полета, исключая из них все элементы необоснованного риска; за нас был наш полярный опыт — миллионы километров, налетанных в дальних ледовых разведках над Арктикой. Наши расчеты поддержал командующий Полярной авиацией Герой Советского Союза полковник И. П. Мазурук. Со свойственной ему решительностью он взял на себя ответственность за полет; его поддержал начальник Главсевморпути контр-адмирал И. Д. Папанин. Мнение этих людей было решающим, и полет из стадии подготовки перешел в стадию выполнения.

Старт намечался на 12 октября 1945 г. Дата обусловливалась новолунием. Хотя солнце уже зашло за горизонт, его лучи освещали луну, и она была хорошо видна на сумеречном небе, что позволяло нам не только определять координаты своего места, но и контролировать весь курс. Но так как лунного компаса не существовало, мы решили использовать для определения курса солнечный астрономический компас, переконструировав его в лунный. Это не требовало особых усилий — нужно было лишь «притормозить» ход часового механизма, вращающего оптическую систему слежения за светилом, ибо видимое движение Луны по горизонту медленнее, чем движение Солнца (Солнце — 15 градусов в час, Луна —14 градусов 47 минут).

Самая северная точка Евразии — мыс Челюскин встретил нас морозной и ветреной погодой. Стояли круглосуточные сумерки. В их неверном свете все выглядело призрачно и невесомо, словно перед нами был не реальный мир, а тонкий пастельный рисунок талантливого художника, бережно тратившего краски. Серо-голубой цвет снежного покрова тундры переходил к югу в оранжевый, а на севере по черным волнам моря неслышно проплывали фиолетовые айсберги. И над всем — бесцветное холодное небо.

Забывая о холоде, я часами всматривался в это небо, пытаясь отыскать хотя бы малейшие признаки какой-нибудь навигационной звезды, но их не было. Зато я научился «брать» азимуты невидимого Солнца, рассчитывая их по наиболее яркой вертикали зари в моменты верхней и нижней кульминаций светила (в эти моменты при отрицательных высотах Солнца зори бывают наиболее яркие).

До сего времени такого способа определения не было, вероятно, потому, что в нем не было нужды: в полярную ночь на полюс никто не летал; теперь же этот метод определения азимутов мог стать самым надежным (забегая вперед, скажу, что он во многом определил успех полета).

До старта оставалась целая неделя, но отдыха в эти дни не было. Пришлось дважды слетать за горючим необходимого сорта в залив Кожевникова на реке Хатанге, а также заглянуть в бухту Марии Прончищевой, куда мы доставили почту для коллектива небольшой зимовки, посещаемой кораблями раз в год. Нас никто не заставлял лететь на эту зимовку, где не было даже взлетно-посадочной полосы, но мы понимали, с каким нетерпением ждали зимовщики вестей от родных и знакомых. Наш экипаж только что вернулся с фронта, мы еще не сняли военной формы и хорошо знали, как важно было полярникам, отрезанным от Большой земли, получить письма, почитать свежие газеты.

Одновременно эти полеты были хорошей тренировкой взлетов с ограниченных площадок и столь же хорошим средством отработки вождения самолета без навигационных приборов, во всяком случае без привычных. Контролируя курс по вертикали зари, снимая ее пеленги через оптическую систему астрокомпаса, я все более убеждался, что новый метод ориентации оправдывает свое назначение, а это вселяло уверенность, что мы выйдем на полюс с вполне допустимой погрешностью.

Ежедневно по метеосводкам, поступающим из Тикси и с Диксона, мы с Титловым тщательно анализировали ход погоды и подолгу вышагивали по нашей взлетной полосе, вновь и вновь измеряя ее. Остановившись у обрыва, молча всматривались в море, в далекий горизонт, над которым торчали торосы.

— Площадка нормальная, — всякий раз начинал Титлов, — грунт плотный, подмороженный, спокойный. Выдержал бы и твой четырехмоторный Пе-8. Размеры тоже в норме. Нам бы ветерок с моря, тогда оторвемся метров за двести до обрыва.

— Меня не длина полосы тревожит, — отвечал я, — а снег. Сейчас высота снежного покрова пять-семь сантиметров. До старта наверняка будут еще снегопады — об этом предупреждают синоптики. А мы на колесах. Сам понимаешь, не оторваться тогда с нашим весом.

— А если не будет снегопадов?

— А если будут?

— Тогда с первым хорошим ветром, не дожидаясь 12 октября, взлетаем. Взлетали же вы с вершины острова Рудольфа, когда везли папанинцев!

— Но тогда мы были на лыжах и не так были перегружены. Эх, жаль, не осталось тех самолетов! Списали, как морально устаревшие. А зря. Ну тихоходны, зато радиус большой, да и при посадках на дрейфующие льды требовалась маленькая площадка. А взлетать, как ты говоришь, раньше срока — значит взлетать без луны. Как будем ориентироваться?

— Да, положеньице! — сказал Титлов. — Нос вытащишь — хвост увязает.

— Так вот, чтобы не увязнуть совсем, давай улетать как можно скорее. Бог с ней, с луной, есть еще солнечные зори. Ты думаешь, я зря возился с ними? Нет, командир. Например, выяснил, что средняя вертикаль солнечного диска, точнее, его отражения позволяет определить азимуты светила с ошибкой не более плюс-минус два-три градуса. Океан мы видеть будем — пойдем ведь ниже облаков, значит, по движению его поверхности относительно самолета определим элементы ветра, а отсюда вычислим свою путевую скорость и поправки курса. Но это еще не все. Солнце на полюсе зашло за горизонт 21 сентября, но благодаря рефракции край его диска будет виден еще до 25–26 сентября и даже дольше — здесь все зависит от состояния нижних слоев атмосферы. Так пот, если мы стартуем, скажем, 2 октября, солнце будет ниже горизонта на три градуса, то есть на шесть своих дисков. При полете на высоте 500 метров мы благодаря понижению горизонта и той же рефракции сможем точно взять его азимут, определить по нему свой курс и без ошибки выйти на точку полюса.

— Логично, — сказал Титлов, — но только ни в одном учебнике по аэронавигации я этого не читал.