Лев Минц - Придуманные люди с острова Минданао

Впервые я увидел таких людей еще в далеком отсюда городе Бангалоре, но среди оглушающего разнообразия одежд и человеческих типов не придал их виду значения.

Индийская толпа необычайно разнообразна. Оттенки кожи — от почти черного до почти белого; костюмы — от европейской тройки с галстуком до скуднейшей набедренной повязки. Знаки на лбу? Но вот у торговца в лавке неровная желтая полоса и алый мазок; у кого-то лоб вымазан чем-то серым; прошел пожилой мужчина в шафрановом одеянии, и на лбу у него трезубец: два зубца белые, а средний красный. Да и нам мазали лоб в знак приветствия всюду, куда мы ни попадали, и один раз краску не удавалось отмыть дня три. И всех этих людей разных цветов кожи, в разнообразнейших одеяниях можно встретить в один день и один час на одной улице. И говорить они будут на одном языке, и принадлежать к одному народу. Это разнообразие очень трудно понять, даже когда его видишь.

Итак, увидев людей в черном впервые, я не обратил на них особого внимания, но как-то зафиксировал в своем сознании. Второй раз я заметил их на железнодорожном вокзале тамильского города Коимбатур, где мы ждали поезда на Кералу. Несколько человек в черном с желтыми полосами на лбу ждали того же поезда. Мое внимание привлек один из них — совершенный европеец по виду: рыжеватые волосы, варяжская борода, поросшие жестким рыжим волосом ноги. Он что-то говорил, смеясь, и слушатели тоже смеялись. В Индии иной раз встречаешь европейцев, носящих индийское платье, но этот был настолько — вплоть до бороды! — похож на знакомого мне московского востоковеда, что я взглянул на него пристальнее.

Стоявший рядом индиец, провожавший нас, заметил мой внимательный взгляд.

— Знаете, кто это? Это паломники, временные монахи. Сорок дней они не едят мяса, спят на земле, уходят от своих жен. Они идут в храм Вишну в Тривандраме, очень известный на Юге храм. Потом возвращаются домой с ожерельем из красных ягод на шее. Эти ягоды высыхают и становятся такими твердыми, что их даже оправляют в золото и серебро. Сто одна ягода, и, перебирая каждую, надо сказать: «Ом-ом».

— А этот европеец — тоже паломник?

— Европеец? Какой, сэр? Этот? Это не европеец. Это очень набожный человек. Раз в год он ходит в Тривандрам поклониться Вишну на Шеше, громадном змее. И Вишну сделал чудо. Двадцать лет этот человек был черным, как все, а потом вдруг стал белым. Все люди это помнят.

Конечно, в «далекой Индии чудес» — но все же… Я недоверчиво обернулся к нашему доктору Александру Виноградову, чтобы перевести ему, но встретился глазами с доктором Кришнамурти. Тот утвердительно качал головой и постанывал в знак согласия:

— Да, да, именно так.

Доктор Виноградов пожал плечами и обещал проверить дома, в Перми, на кафедре биологии мединститута. Вообще-то он слышал, что альбинизм, закодированный в генах, может проявиться не сразу, но проверить надо! (Уже в России Александр Борисович Виноградов сообщил мне, что явление это вполне возможное. К сожалению, вопросом причастности к нему бога Вишну их кафедра не занимается из-за отсутствия специалистов. Зато я по прошествии немалого времени могу не темнить насчет «знакомого востоковеда»: это был вылитый мой друг — востоковед-бирманист Игорь Можейко, более известный широкой публике как писатель Кир Булычев. Вылитый он, только ростом пониже!)

Понятно, что после этого я уже представлял себе, кто эти люди и куда идут. Люди в черном шли к храму.

В лавке на углу я купил забавную маску, сделанную из скорлупы какого-то крупного и твердого ореха: бородатый нечесаный человек с тремя полосами и пятном на лбу. Торговец подтвердил, что это изображение паломника.

— Святые люди, сэр, — сказал продавец. — Откуда вы? Из России! Посмотрите сюда.

На стене дома были нарисованы суриком серп и молот.

— Я подновляю их каждую неделю. Я голосовал на выборах за правительство штата.

Вечер у нас оказался свободным. На улицах было темно, только над лотками уличных торговцев горели лампы. Воздух был влажный и лишь чуть-чуть менее жаркий, чем днем. Обойдя обширный квартал, я вышел к задней стене храма и через пять минут стоял у подножия высокой и широкой — в фасад — лестницы. На одной из нижних ступеней горел огонек и на одной из верхних — тоже.

По площадке перед входом прогуливался человек в юбке по щиколотки, с бамбуковой дубинкой в руках.

Я крикнул снизу:

— Сэр, можно мне подойти?

— Внутрь нельзя, — отвечал он, — сюда поднимайтесь, пожалуйста. Только разуйтесь. Подождите, я к вам спущусь.

Он неторопливо спустился ко мне, подождал, пока вышедшие из храма люди обойдут оба огня (они проводили над огоньком ладонями, касались ими лба, груди), и, обведя меня вокруг нижней лампады, сказал:

— Вот здесь разуйтесь, пожалуйста. Теперь пойдем. Идите за мной.

Мы неторопливо зашагали вверх. У самых дверей на плитах лежали распростертые люди. Некоторые поднимали головы и с интересом следили за мной. Потом опять продолжали прерванную молитву, вставали и уходили. Остался какой-то молодой парень, но и он вскоре ушел. И лишь мальчик лет десяти, стоявший на коленях у огня, сложив ладоши, уставился на меня с нескрываемым любопытством.

— Люди издалека приезжают, — объяснил страж, — многие и европейца никогда не видели. Станьте здесь, сэр. Может быть, вы увидите через решетку.

Что-то темнело в глубине, но разобрать я не мог ничего.

— Это частный храм. Он принадлежит бывшему махарадже Траванкора. В Керале было два княжества: Траванкор и Кочин. Сюда допускают только индусов, но для этого надо стать на сорок дней временным монахом. Нельзя бриться. Надо быть в дхоти. Недавно военные и полицейские обратились к махарадже с жалобой. Ведь они обязаны бриться и ходить в форме. А у них нет сорока дней, у них маленький отпуск. Тогда махараджа по совету панчаята брахманов открыл для них особый вход. Они приходят бритые, переодеваются в дхоти, разуваются. Но все равно, когда выйдут в отставку, придут по-настоящему. Вас еще что-нибудь интересует?

— Да, — сказал я. — Скажите, а хариджанов пускают сюда?

Вопрос о хариджанах, неприкасаемых, которых раньше никогда не допускали в храмы, я задавал в разных молельнях. И повсюду отвечали, что по требованию правительства их не смеют дискриминировать. Многие прогрессивные брахманы и сознательные прихожане даже радовались этому и делились своей радостью со мной.

— Сэр, — с достоинством отвечал страж, — я сказал уже вам, что этот храм Вишну — частный. Махараджа сам решает, кого ему пускать, а кого нет. По совету панчаята брахманов, конечно.

Углубляться дальше в проблему я не стал.

— Я провожу вас вниз.

Внизу стояли автобусы с кондиционерами. Сквозь открытую дверцу я увидел переливающийся экран видео. Из автобусов вылезали полуголые, босые люди и укладывались рядами на земле.