Константин Стогний - Пангапу, или Статуэтка богини Кали

Пунтианак узнают по ее тупому, безжизненному взгляду, длинным когтям на пальцах. На спине у нее зияет большая вонючая дыра, в которой копошатся черви, поэтому Пунтианак никогда не повернется к вам спиной. Вокруг нее разносится запах тления. Нападая на людей, Пунтианак царапает их своими когтями, и человек умирает, если не сразу, то потом, заражаясь неизвестной болезнью…

– …Ты слишком красивая для Пунтианак и слишком… живая, – улыбнулся Виктор.

– А ты уютный, как домашний тапочек, и надежный, как десантный ботинок…

– Очень красивая, – внес свои пять копеек Явар.

– Но они же все равно сначала поверили, – ответила Пиакор, отвечая Явару. – Если бы не этот комар, я бы успела спасти вас… Не получилось…

Пиакор вдруг вспомнила, что она тоже пленница, и ее глаза налились слезами.

– Я ничего не могу сделать. Ничего…

– Но зачем ты пошла за ним, Пи?

– Чтобы сказать, Вик, что за тобой следят.

– Очень вовремя! За мной не только следят, но и съедят!

В это время праздник уже начался. Музыканты активно заиграли в свои бамбуковые барабаны. Хули начали свой танец вокруг костра. Папуасы, большие и маленькие, толстые и худые, старые и молодые, с лучезарными улыбками, стройными движениями, будто в старой телевизионной программе «Творчество народов мира», пустились в пляс. Их раскрашенные желтые лица, головные уборы из перьев и бусы, бусы, бусы… маленькие, большие, из косточек, семян, ракушек, они могли послужить гордостью любой европейской ярмарки экзотики. Обнаженные женские тела, поражающие первозданной красотой. Пробитые насквозь ноздри и губы воинов со вставленными туда гладко очищенными прутьями из веток тропических растений. Огненно-красные от нагрузки капилляров белки глаз.

– Что это? – Виктор сам не заметил, как задал этот вопрос, настолько был восхищен увиденным.

– Это праздник синг-синг. Сначала нас изнасилуют, а потом съедят.

Виктор уже не слышал последней фразы. Или слышал, но собрал всю свою силу воли в кулак. Если бы не грядущий финал, от красок и танцев туземцев можно было бы получить большое удовольствие. Танец становился все быстрее и быстрее, пение – все громче и громче. Виктор был просто заворожен происходящим.

– А можно, я поснимаю? Где моя камера?

Это говорил связанный по рукам и ногам – даже не связанный, а спеленатый – журналист. Его не интересовало то, что произойдет через несколько минут. Он был частью того праздника, который видел. У журналистов создание нового не является творчеством. Творчество журналиста – это отбор уже созданного.

– Ты идиот, Вик! Нас съедят… – по щекам девушки катились слезы.

– Маста Вик, убейте меня! Я не хочу всего этого видеть! – у Явара начиналась истерика. – Убейте, я прошу вас.

– Как ты предлагаешь тебя убить, Явар? – Виктор окинул себя взглядом, дав понять, что он связан.

– Я перекачусь к вам! Перегрызите мне горло! – Явар извивался, как змея.

– Я не могу, Явар, у меня пломба новая в зубе, только поставил.

– А-а-а-а-а! Маста Вик, вы опять за свое! Я вас ненавижу!

Рядом рыдала Пиакор. Виктор понимал, что поддаться общей панике значит уронить себя. В его жизни было достаточно ситуаций, когда можно было наложить на себя руки, но он никогда не сдавался и всегда побеждал. И если даже сегодня ему суждено было умереть, он это сделает с честью и достоинством…

Праздник близился к самому главному: к убийству и поеданию убитых. Вот-вот должны прийти шаманы. Хули продолжали свой танец, ожидая лесных колдунов… Пляски достигли апогея. На площадь выступили три шамана с ракушками на шее, в громадных диадемах из перьев птиц, в полной раскраске, с разноцветными бусами из костей мелких животных. На поясе у каждого из них висел высушенный человеческий череп…

Звуки тамтамов смолкли. Наступила гробовая тишина. В этот момент Виктору показалось, что его зовет младшая дочь Алиса. Сердце сжалось. Он чувствовал себя как Гулливер в стране лилипутов, ощущая беспомощность едва ли не в первый раз в жизни. Несколько туземцев подбежали к тройке путешественников и подняли их на ноги, придерживая со всех сторон, чтобы те не упали. Старый вождь что-то сказал шаманам, но Явар уже не переводил, он просто потерял сознание, и туземцы поддерживали его, как бревно. Пиакор, у которой от страха пересохло горло, закашлялась.

– Они говорят…

– Не надо, все понятно, – оборвал Виктор.

Лавров вспомнил один из видов ритуального самоубийства у японских самураев: когда человек сам себе откусывает язык и умирает от адской боли. Он был готов, но ждал до последнего. Тишину нарушило начало действа – папуасы-музыканты ударили в свои бамбуковые барабаны, шаманы, медленно пританцовывая, пошли к стоящим путешественникам. За ними двинулась толпа папуасов, повторяя движения своих колдунов. Эти сопровождалось отрывистыми гортанными звуками: «Хо-хо-хо-хо!» Виктор закрыл глаза. Вдруг шум прекратился. Подойдя почти вплотную к пленникам, шаманы увидели Пиакор, и их лица исказил ужас. Они бросили копья, щиты и буквально рухнули ей в ноги… Пауза, и все папуасы племени последовали вслед за ними. Пиакор растерянно посмотрела на Виктора… Виктор, открыв глаза, глянул на папуасов.

– Струхнули – папку бить? – по его щекам градом струился пот. «Неужели все еще живы?…»

Явар очнулся от какого-то резкого запаха, раздирающего ноздри и лобные пазухи. Над ним нависала статная фигура Виктора. Журналист держал в руке кожуру какого-то плода и брызгал Явару под нос.

– Где я? – спросил парень, еле шевеля языком.

Лицо Виктора просветлело.

– В раю. Не видишь?

Явар почувствовал, что его руки и ноги больше ничего не стесняет. Приподнялся на локте и осмотрелся вокруг. Он лежал под большой араукарией, рядом с ним, опустившись на колени, сидел Виктор. Чуть поодаль у костра выплясывали хули.

– А… а разве нас не съели?

– А зачем волноваться, когда поздно беспокоиться? – глаза Виктора смеялись.

– А Пиакор?

Виктор не ответил ни слова, только кивнул в сторону костра. Там, в центре поляны, рядом со старейшинами племени сидела Пиакор, наряженная туземными бусами и какими-то амулетами. У ее ног лежали богатые подношения в виде бананов и еще каких-то неизвестных лесных плодов. Журналистка, едва прикрытая травяным одеянием, смотрела прямо на Явара, и в ее глазах отражались блики ночного костра. От этого она казалась еще прекраснее.

– Какая женщина! – не удержался Явар и тут же, как бы спохватившись, посмотрел на Виктора.

– Хм, а то!.. Удивительные создания – мужики. Его только что чуть не съели, а он о женщинах думает. Ладно… я сам такой: я вот могу без приключений прожить, а они без меня – нет! Пойдем ужинать.