Луи Буссенар - Приключения знаменитых первопроходцев. Азия

После пятидневного марша он прибыл на берега Гидаспы, во владения Пинде-Даден-Хана, где раджа Гуляб Сингх принял его от имени Ранджита Сингха, которому подчинялся. Гуляб Сингх, чье имя означает «кроткий лев», изо всех сил старался услужить гостю, осыпал его подарками и вызывался сопровождать его в глубь соляных копей, хотя это и не приличествовало радже. Жакемон охотно избавил бы его от унизительного бремени. Однако «кроткий лев» настолько боялся, как бы чего не случилось с другом Ранджита, за которого он отвечал головой, что предпочел следовать за Жакемоном по пятам и подвергнуться тем же опасностям, ибо шахты славились частыми обвалами.

Исследователь трогается в путь в северо-восточном направлении, и некоторое время еще проходит без инцидентов. Но в один прекрасный день отлично отрегулированная машина, которая сглаживала и устраняла перед ним все трудности, вдруг дает сбои. Жакемон, любивший повторять, что он нигде не чувствует себя в такой полнейшей безопасности, как в Индии, что драматические происшествия есть плод воображения путешественников, желающих приукрасить свои писания и рассказы, сам вдруг попадает в неприятнейшие переделки.

В маленьком городке Шукшенепуре, принадлежавшем одному из сыновей короля, местный повелитель отказался повиноваться распоряжениям Ранджита Сингха о снабжении путников провиантом. Он укрылся в своем глиняном укреплении с несколькими негодяями, вооруженными фитильными ружьями, и угрожал открыть огонь по охранникам Жакемона, если тот будет настаивать на своем. Жакемон отправил жалобу королю в Амритсар, а его всадники рессеялись по окрестностям и занялись грабежами. И, как всегда, бедным крестьянам пришлось отдуваться и платить разбитыми горшками.

После первой стычки Жакемон вступил в Гималаи и разбил лагерь в Мирпуре [67] Мирпур — город в Индии, на реке Пунч, близ современной индо-пакистанской границы. , где, согласно приказу раджи, должны были находиться пятьдесят мулов для замены верблюдов, непригодных для дальнейшей транспортировки багажа экспедиции.

Но вместо мулов он встретил сотню негодяев с фитильными ружьями, засевших в земляном укреплении, вполне безразличных к приказам раджи, нисколько не обеспокоенных реквизициями шейха Боддер-Боша, мехмандара Жакемона. Этот гигант превращался в трусишку и плаксу, как только его фанфаронские речи переставали достигать цели.

За неимением пристанища Жакемону довелось ночевать под открытым небом, под дождем, перешедшим в яростную бурю. Буря же рассеяла охранников и помешала мехмандару, который отправился добывать продукты, присоединиться к основной части отряда. Наутро налетел новый ураган, новая нехватка продуктов и носильщиков и новые реквизиции с последующим дезертирством.

Сахиб Жакемон, привыкший повиноваться требованию момента и обращаться с индусами как с простыми машинами, начинает находить весьма неприятным свое положение. Напрасно возвещал он о себе в третьем лице, напрасно принимал горделивые позы, демонстрируя свое достоинство. Эти дикари были неспособны понять, какую честь оказывал им сахиб.

Валясь с ног после пятнадцатичасового марша, покрытый испариной, Жакемон добрался кое-как до Берали, первой деревни после Мирпура. Свинцовый сон сморил его в палатке. А выступив наутро со своим арьергардом, он очутился вскоре у подножия крепости, которую охраняли пятьсот солдат под командованием королевского коменданта.

Неподалеку, под священной смоковницей, единственным деревом в этом странно пустынном месте, растянулись некоторые из людей, терпеливо поджидавших, пока незнакомцы приблизятся. Жакемон попытался подозвать их к себе, но они отвечали, что выполняют приказ и должны оставаться на месте.

Это разозлило сахиба Жакемона и даже вызвало у него приступ гнева. Из крепости вышли солдаты и столпились вокруг его лошади; они были не столько агрессивны, сколько любопытны, назойливы, нескромны. Люди из охраны Жакемона мелькают тут и там вдалеке, теряясь в этой толкучке. Сгорая от нетерпения, обеспокоенный путешественник требует, чтобы как можно скорее вызвали коменданта. Наконец тот появляется вместе с новой толпой солдат, физиономии которых выглядят еще более угрюмо, а одеяние столь жалко и убого, что Жакемон вынужден уточнять, кто же из этих оборванцев их начальник.

Из уважения к Ранджиту Сингху, которому подчиняется комендант, Жакемон спешивается с коня, чтобы выслушать приветствия начальника крепости. Он дарит ему ягненка, которого подвел распорядитель экспедиции. Затем путешественник с пристрастием допытывается у коменданта: правда ли, что тот намеревался помешать движению каравана, защищенного грамотой раджи, его повелителя?..

Комендант Неал Сингх протестует из уважения к королю и его распоряжениям. Но он тут же добавляет, что, устав от несправедливостей Гуляб Сингха и его брата, а также не имея возможности довести свои жалобы до сведения короля, он воспользуется случаем привлечь к себе внимание. Исходя из сказанного, объявил он Жакемону самым почтительным тоном, сцепив руки перед собой, задержание персоны сахиба будет хорошим средством заставить короля исправить свои просчеты по отношению к нему, коменданту. Вот почему он удержит пленника до восстановления справедливости; и сам путешественник, и его эскорт вместе с багажом послужат ему в качестве заложников.

«Этот человек, — пишет Жакемон, — разгорячился, повествуя о своих мытарствах и бедах, ибо такова была плата за его верность. Гуляб Сингх хотел заставить его сдать эту крепость, которую король доверил ему охранять. Ему постоянно приходится защищаться от этого господина, а его брат Тео Сингх, приближенный короля, игнорирует все приказы последнего о выдаче жалованья. Вот уже три года он сам и его люди не получают ничего. И у него нет лучшей одежды, чем эти жалкие тряпки. Солдаты его питаются травой на лугах и листьями с деревьев.

Я видел с тайным, о! очень тайным беспокойством, как действовало красноречие коменданта на голодную и вооруженную массу, в руках у которой я очутился. Всеобщие вопли нередко перекрывали голос начальника, и завершение его речи утонуло в гуле одобрения очень угрожающего свойства. Слушая коменданта, солдаты наблюдали за горящими фитилями своих ружей и стряхивали пепел на землю. Многие солдаты порывались выступить сами; но я властно призвал к молчанию эту нахальную шваль, и она утихомирилась, лишь местами еще звучало злобное шипение, которое и сам начальник не смог бы подавить. Незыблемое спокойствие, которое я разыгрывал, и громкий уверенный тон оказали надлежащее воздействие на этих несчастных. Мое презрение их подавляло. Без сомнения, они никогда не слышали, чтобы какой-то их раджа говорил о себе в третьем лице, как это делал я и как Ранджит Сингх делает повсюду в Пенджабе. И, воздавая почести самому себе, я обращался с ними как со слугами. Такой маневр позволил мне вбить клин между большинством солдат и их начальником, с которым я беседовал с такой же фамильярностью, но с оттенком доброжелательного покровительства. Я увел его под сень большой смоковницы, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз».