Михаил Кожухов - Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

– Великий вождь посетил нашу киностудию целых три раза, – со значением произнес он. – А Любимый руководитель делал это 286 раз.

– Почему так много?! – не сдержал я природного любопытства.

– Потому что он – гений искусства, – с жалостью посмотрев на меня, сказал чиновник и удалился.

– Товарищ Юнь, – я взял за локоток сопровождавшую нас миловидную женщину из Общества дружбы с зарубежными странами или как уж там называется эта контора в КНДР. Товарищ Юнь бывала в Москве и других столицах и, вне всякого сомнения, знала, как устроена жизнь. – Мне кажется, – продолжал я, изо всех сил стараясь быть деликатным, – что это не совсем скромно – называть Любимого руководителя гением искусства. Он ведь еще жив.

Товарищ Юнь подняла на меня удивленные глаза:

– Так думаем не только мы, иностранцы тоже. Неужели вы еще не читали труды Любимого руководителя о кино?!

Я потом почитал.

Согласен! Гений. (см. фото 24)

Фото 24. Торжество идеалов соцреализма на центральной площади Пхеньянфильма

А вообще, если интересно про кино, то это прямо ко мне!

Вот на этом снимке, например, фрагмент съемок исторического полотна на Иранской студии художественного фильма. Играю, так сказать, роль египетского феллаха. Колхозника, по-нашему. Уверенными мазками, но без слов – я по-древнеегипетски ни бум-бум. (см. фото 21)

Фото 21. Египетский феллах

А началась моя жизнь в искусстве кино, когда Михаил Агранович, тогда еще никакой не мэтр, а относительно молодой оператор, пригласил меня на пробы новой картины, которую он начинал снимать с Себастьяном Аларконом.

– Приходи на «Мосфильм», – говорит, – познакомишься.

Меня в ту пору хлебом не корми, только дай познакомиться с чем-нибудь латиноамериканским. Я как раз трудился в одноименной редакции АПН, и за материалы – они назывались «контактными» – где речь шла о «Пылающем континенте», вступившем в любую связь с СССР, платили неплохие гонорары. Рублей 20–25. Так что к великой иллюзии я потянулся не из любви к ней, а можно сказать, из корысти.

Себастьян – чилиец, талантливый и очень симпатичный улыбчивый человек, ученик Романа Кармена, внимательно посмотрел на меня и говорит:

– Ты на наших очень похож. Хочешь, я тебя в картине сниму? Посмотри сцену, выучи текст, и мы тебя попробуем.

Включили мне запись. Hijo de puta! Cago en la virgen de la madre bendita que te pario, cono! – сказал я про себя трудно переводимый идиоматический оборот, когда увидел, что мне предлагалось сделать. Ключевой момент фильма – герой рассказывает о своей жизни глухонемой проститутке, лежа с ней в кровати. Оба – совершенно ню! А барышня, скажу я вам, ну, очень ничего.

– Себастьян, – говорю я режиссеру. – У меня только три условия. Первое – я не раздеваюсь. Второе – актриса тоже в одежде. Третье – мы с ней не лежим, а сидим. Потому что за девушку не скажу, но за себя я, как честный человек, в такой ситуации не ручаюсь!

Аларкон согласился. Но поскольку, даже сидя в одежде рядом с девушкой, я вспоминал о ней, в основном, ню, то с перевоплощением у меня получилось не очень убедительно, и роль отдали другому.

Мне с бессловесной ролью египетского феллаха в Иране еще повезло. У другого актера текст был, но я ему почему-то не позавидовал.

Однажды на съемках нашей программы в Стокгольме я решил заглянуть в сувенирную лавку. У входа стояли две женщины, говорившие по-русски. «Разрешите пройти», – попросил я. Женщины уступили дорогу, дав возможность мне погрузиться в изучение ассортимента гномов, магнитов и пр. подарочной ерунды. Далее воспроизвожу дословно.

– Простите, а вы – кто-то? – подошла ко мне одна из дам.

– Все мы – кто-то, – неуверенно ответил я.

– Ааа… – она примирительно махнула рукой. – А я подумала – артист какой-то.

Конечно, артист! Самой запоминающейся моей ролью в кинематографе стал эпизод второго плана в комедии Леонида Гайдая «Не может быть!». Там я появляюсь на заднем плане ровно на 2,5 секунды, замаскированный под разносчика папирос. С настоящим лотком на ремне и муляжами курева начала ХХ века. И хотя на съемках я изо всех сил олицетворял собой систему Станиславского, никто, кроме меня, опознать меня, увы, не успевает.

Фильмы Гайдая были уморительно смешными, легкими, а сам Леонид Иович запомнился мне молчаливым, себе на уме. Может, и был другим, но таким остался в памяти. Я даже и не знал тогда, что он воевал в Монголии, потом на Калининском фронте, совершил подвиг, был ранен, награжден… А вот Нина Гребешкова в те годы была очень боевой! Почему-то именно ей выпала сомнительная честь покупать матрас на деревянной основе, к которому я потом приладил ножки, чтобы он служил мне кроватью. Почему нельзя было купить ребенку нормальную кровать, почему за матрасом пришлось ехать именно Гребешковой, даже не спрашивайте. Не помню! Помню зато, как мы зашли с ней в магазин на окраине Москвы и как, узнав ее, зашушукались продавщицы.

– Ой, а как ваша фамилия? – набралась смелости одна из них.

– Гребешкова, а ваша? – моментально ответила Нина Павловна.

– Пее. етрова, – смутившись, промычала та.

– Вот и хорошо. У вас матрасы есть?

Но я отвлекся от кино. Однажды меня пригласили на роль испанского партизана. То есть, отряд-то был нашим, сражался в немецком тылу, но боец невидимого фронта, по сценарию, был испанцем и говорил на родном языке. Меня, как знатока оного, и позвали.

– Вот, загримируйте этого для проб, – отвел меня режиссер художнице по гриму. Та смерила меня снисходительным взглядом и ответила:

– А чё его гримировать? Он и так… как партизан.

Ну, как так можно было обидеть артиста?!

Между тем хорошо видно – гримеры в других странах тщательно работают с артистами, добиваясь портретного сходства со мной. Но, по-моему, удался только мастер по изготовлению мечей из «Убить Билла». Остальные не очень.

Ну, как дело было? Несколько лет назад стало на мне золото проступать. В разных, так сказать, частях тела. Не то, чтобы помногу, – пятнышками. То одно позолотеет, то другое… Я поначалу обрадовался – разбогатею, думаю. На вырученные деньги забор новый поставлю. Но и неудобство тоже – каждое утро золото соскребать с себя надо. Не могу же я в таком виде на людях появляться? Чай, не Кончита какая-нибудь. Медицина мной заинтересовалась. Один зубной техник долго по пятам ходил. Давай, говорит, я буду золото с тебя соскребать и в научных целях ради мира на земле его изучать, как изумительное явление природы. Странный человек… А потом – звонок из Лэнгли. У них всегда так – как какая-нибудь закавыка – сразу ко мне. У нас, говорят, бюджеты урезали на помощь прогрессивному человечеству. Давай, ты будешь ездить по бедным странам и оказывать им гуманитарную помощь? Я и согласился.