Автор неизвестен - Щедрый Буге

Единственная отрада и отдушина от неудач и неприятностей для меня в эти дни — обед в ясный тихий день. Выберешь между деревьев солнечный пятачок. Положишь камусом вверх лыжи, на них рукавицы. Под ногами умнешь ямку. Неторопливо достанешь из рюкзака сухарь, термос с чаем. Удобно устроишься и сидишь среди млеющих под горячим потоком полуденных лучей [1] Определение «горячий поток полуденных лучей» преувеличение. В конце января в этих широтах солнце в полдень также высоко, как в Крыму. великолепных кедров. В сладкой дреме стоят сопки. Редкое постукивание снующего по стволу дятла и невнятное бормотание ручья под снегом лишь подчеркивают сонную тишину. Солнышко ластится, пригревает. Кожа ощущает каждый лучик, каждый зайчик На душе становится легко и свободно. Забываешь на время о неудачах. Открываешь термос и с блаженством пьешь душистый сладкий чай, устремив мечтательный взор на горные дали, легкие облака, бесцельно плывущие в прозрачной лазури…

Три дня провалялся в жестокой простуде — угодил полынью на Разбитой. От избытка свободного времени так наточил ножи и топор, что руки теперь все изрезаны.

На четвертый день рискнул поколоть дров и тут, же сломал топорище. Пришлось тесать новое. Через час удобная ясеневая ручка была готова. Расколов несколько чурок устал и, чтобы немного отдохнуть, стал прогуливаться по становищу, любуясь окрестностями.

Над головой тонко звенели серебряные колокольчики. Это стайка клестов облепила соседнюю ель и, перезваниваясь, принялась шелушить еловые шишки, ловко вытаскивая вкусные семена. Сейчас клесты едят больше обычного — родились птенцы, и родители едва успевают кормить прожорливых деток кашицей из этих семян. Трудный экзамен придумала природа для них. Январь и февраль, мягко говоря, не самое лучшее время для вскармливания потомства.

Все же удивительно хорошо в тайге. И дышится легко, и думается свободно. Прав был Новиков-Прибой, говоря, что «охота — лучший санаторий».

Вечером, затопив печь, вышел за водой. Оглянувшись, увидел, как робко проклевывается дым из трубы. Остановился и стал наблюдать. Первые секунды он выползал вяло, как бы нехотя. Постепенно жиденькая струйка сшивала, набирала силу, и через пару минут из трубы уже вылетал упругий густой столб. Печь энергично заухала. Дым стал светлеть, и показался первый язычок пламени — красный, трепещущий, и вскоре не язычок, а огнедышащий шпиль взметнулся ввысь, освещая наше жилище. Печь запела удовлетворенно, ровно, и чем сильнее становился жар в ее чреве, тем чище и выше звучала ее песня.

Ну как снова не вспомнить поговорку: не было ни гроша, да вдруг алтын. Проверял Фартовый (опять он!). У первого же капкана кто-то метнулся за дерево. Это был соболь. Зверек рвался прочь от страшного места, но «челюсти» ловушки держали крепко. В ярости соболь набрасывался на них, бешено грыз железо, кроша зубы. Однако все усилия были тщетны. Капкан не отпускал.

Я первый раз видел соболя живым. В движении он смотрелся еще более эффектно: грациозный, ловкий и бесподобно красивый.

Прижав рогулькой к снегу, я взял его в руки и разглядел как следует. Оказывается, глаза соболя на свету горят как изумруды, тогда как в тени похожи на черные смородины. Взгляд бесстрашный, мордочка настолько добродушная, что не верится, что перед тобой отъявленный хищник. Чтобы усыпить зверька, я использовал известный у звероловов прием «заглушку». В выразительных глазах соболя, еще более почерневших от боли, появилось недоумение, как у человека, смертельно раненного другом. Не было в них ни злости, ни страха. Только удивление и укор. Сердце, устав биться, сокращалось чуть заметно. Тело обмякло, голова поникла, лапы вытянулись. Глава затуманились, стали тусклыми, невыразительными.

Этот пронизывающий душу взгляд, это превращение красивого, полного жизни зверька в заурядный меховой трофей все перевернуло во мне, и я разжал пальцы. Через некоторое время соболь зашевелился и медленно поднял головку. Смотрел он по-прежнему убийственно спокойно. В такие минуты, наверно, и проявляется истинный характер. Его поведение резко отличалось от поведения норки в такой же ситуации. Та до последней секунды злобно шипела бы, пытаясь вцепиться в любое доступное место зубами и когтями. Соболь же понимал, что противник намного сильней к борьба унизительна и бессмысленна. Благородный зверек!

Я почувствовал, что потеряю всякое уважение к себе, если убью его. Решение пришло мгновенно, без колебаний. Я положил соболя на снег. Тот не заставил себя долго ждать: встрепенулся, замер на секунду и небольшими размеренными прыжками не оглядываясь побежал в глубь тайги. А мои руки еще долго хранили тепло его шелковистой шубки.

Кто-то из мудрых циников, великих знатоков человеческих душ, сказал: «Бойтесь первого порыва, ибо он бывает самым благородным».

Так наверное и я: повиновавшись мгновенному движению души и отпустив на волю буквально из рук великолепную добычу, уже через несколько минут испытывал твердое раскаяние — за шкурку с такого зверька я получил бы немалые деньги.

Но потом, вернувшись домой и много позже, вспоминая этот случай, я понял, что был прав перед собой, что все это было не зря! И стоило поймать такого чудесного соболя, а потом отпустить его только для того, чтобы ощутить это внезапное просветление, очищение души.

Летом, в городе, когда тоска по тайге особенно сильна, я закрываю глаза, запрокидываю голову к солнцу, и в этот момент передо мной возникает одна и та же картина: темно-коричневый соболек, спокойно к достойно бегущий по искристой белой пелене. На душе сразу становится легко и радостно, будто повидался со старым другом.

Спустившись с кручи на пойму, я буквально отпрянул от неожиданности. На слегка припущенной лыжне отчетливо виднелись внушительные отпечатки. Крупная сердцевидная пятка, по форме напоминающая треугольник с прогнутым внутрь основанием и закругленными вершинами, окаймлена веером овальных вмятин четырех пальцев. Опять «священный дух уда» напомнил о себе. Отметин когтей не заметно: они втяжные, и оставляют следы только, если тигр встревожен или готовится к нападению. Вскоре он сошел с лыжни к побрел по целине, вспахивая лапами снег. Тигриная борозда похожа на кабанью, но гораздо глубже, шире с более крупными стаканами отпечатков. Сразу видно, что это прошел хозяин тайги.

От тигриных траншей меня отвлекла пихта с ободранной на высоте двух с половиной метров корой. Сохатый? Да нет, не станет он глодать кору старого дерева, да и содрано мало, всего сантиметров тридцать. Ниже задира разглядел пять глубоких борозд от когтей. Сразу стало понятно — это медвежья метка. С другой стороны дерева был еще один задир, сделанный метром ниже. Интересно, почему они на разной высоте? Ведь обычно медведь старается ставить их какой можно выше, чтобы другие звери робели, видя, какой здоровяк хозяйничает здесь, и остерегались нарушать границу его участка. Скорее всего это работа медведицы я ее двухлетнего пестуна.