Кристофер Стюарт - Страна джунглей. В поисках мертвого города

Он вылез из машины, наклонился и выкопал из грязи осколок фары. К этому моменту мы ехали уже семь часов, но так и не знали, где находимся. Хуан на такое явно не рассчитывал. Сжимая в правой руке кусок фары, он смотрел на темнеющую мокрую долину, словно пытаясь решить, ехать дальше или вернуться.

«Это же чужая машина», – наконец произнес он. Мы тоже вылезли под дождь и стояли вокруг него, но парень, казалось, нас просто не замечал. Что скажет его начальник? Ведь Хуан только что устроился на работу. Мне было его очень жалко. Я не хотел становиться виновником его возвращения к рабскому труду на заводе по розливу газировки.

Но у нас не было времени думать об этом. «Надо как-то заставить машину ехать дальше, – встревожился Панчо. Это нас сильно обеспокоило, потому что этот человек был совсем не из тех, кто волнуется по пустякам или раздает приказы. – На ночь нам здесь оставаться нельзя». Он показал на заполняющуюся тенями долину, а потом повсеместно понятным жестом приставил к голове воображаемый пистолет и нажал на невидимый спусковой крючок. Тут было полным-полно всяких бандитов.

Панчо быстро уговорил Хуана сесть обратно в машину, и мы двинулись дальше. Наступила ночь. В течение следующего часа Панчо сидел в центре заднего сиденья и крутил из стороны в сторону головой. Он всматривался в расстилающуюся перед нами дорогу, будто обладал возможностью видеть в кромешной темноте.

Я начал гадать, подумывал ли Морде в какие-нибудь моменты прекратить свое путешествие, но никаких записей об этом в его дневниках вспомнить не смог. Мне никак не удавалось привести в порядок мысли, и поэтому я постарался сконцентрироваться на своей дочери, как будто образ улыбающейся Скай мог стать защитой от всех скрывающихся в темноте убийц и разбойников. Я представил, что обнимаю ее, а она, как обычно в таких случаях, прижимается ко мне, обхватив ручками за талию. Мне бы сейчас очень пригодилось, чтобы она меня обняла.

Я закрыл глаза, но от этого почувствовал себя только еще более одиноким и беззащитным, словно со мной вот-вот произойдет что-то страшное, ведь механизмы этих событий уже запущены, все предопределено и поэтому неотвратимо. Может быть, своими действиями я заслужил, чтобы на меня напали вооруженные пулеметами и мачете люди в масках.

Когда мы поднялись на 900 с лишним метров и оказались на вершине горы, позвонила жена Хуана. Не дождавшись от него никакой весточки, на протяжении последних трех часов она раз за разом набирала его номер.

Поначалу Хуан говорил спокойно и, как я понял, пытался объяснить, что находится в компании четырех мужчин, разыскивающих потерянный город. Потом он замолчал, а по доносящимся из трубки звукам можно было догадаться, что она устраивает ему серьезную головомойку. Захлопнув крышку телефона, Хуан бессильно откинулся на спинку сиденья. «Она говорит, что я сошел с ума», – пожаловался парень. Я сказал, что моя жена, услышав от меня о решении поехать в эту экспедицию, подумала обо мне точно так же. Тебе не обязательно это делать.

Хуан восторженно заговорил о своей четырехлетней дочери, и я сразу же мечтательно задумался о своей. «Я, наверно, сейчас умру», – всхлипнул он.

Шанса переварить эти слова или продолжить беспокоиться за свою собственную жизнь мне не представилось: как раз в этот момент метрах в пятидесяти от нас на дороге вдруг появились два темных силуэта.

«Берегись!» – крикнул Панчо.

Именно таким образом бандиты грабили проезжающих: они выпрыгивали на дорогу, окружали машину и брали ее пассажиров на мушку.

«Разворачивай машину!» – заорал я.

Но времени на спасительный разворот не оставалось. Если у разбойников были джипы, они догнали бы нас в считаные секунды. Мы уже подумали было хорошенько разогнаться и на всей скорости врезаться в них, но вместо этого продолжали с черепашьей скоростью ползти вперед, словно нас притягивала какая-то невидимая сила.Теперь мы слишком приблизились к этим людям, чтобы что-то предпринимать. Если они вооружены, то в любой момент могут открыть огонь, и тогда нам конец. Я опустил голову к коленям, готовясь услышать стрельбу.

Подняв, наконец, голову, я увидел, что тенями этими были двое мальчишек. Они держали натянутую поперек дороги веревку. Мы остановились, предполагая, что придется просить пощады. Начав что-то говорить, я быстро замолчал, сообразив, что несу какую-то тарабарщину. Я представил себе разноцветных попугаев, в компании которых, по представлению дочери, находился, в то время как в действительности должен был умереть в этой полуразвалившейся машине.

Но мальчишки были одни, и никакие вооруженные бандиты ниоткуда не появились. Они просто подошли к машине и протянули к нам руки, выпрашивая мелочь.

Когда над деревнейтавахка сгустились сумерки, Морде удалось увидеть «до невозможности странную», как он написал в своем дневнике, церемонию.

Сначала индейцы зажгли огромный костер, пламя которого поднималось выше хижин. Участники ритуала (более тридцати человек) были практически обнажены, если не считать набедренных повязок и ожерелий из перьев попугая. Всю ночь они напивались чичей и теперь вышли к огню с нанизанными на копья трупами паукообразных обезьян коата. Поблескивая обильно умащенными кокосовым маслом телами во всполохах костра, они начали танцевать вокруг деревенского знахаря, на шее которого висели бусы из крокодильих зубов и ожерелья из черепов обезьяньих детенышей. Женщины и дети оставались в тени, а мужчины стали что-то выкрикивать под ритмичный стук барабанов: так они рассказывали легенду о «волосатых людях», известных здесь под названием «улаки».

Индейцы сказали Морде, что, по их поверьям, полулюди-полудухи улаки жили на земле и ходили на двух ногах, а выглядели как обезьяны. В дневниках эта легенда была записана следующим образом: «Однажды пришли три улака в индейскую деревню и забрали трех самых красивых девственниц. Они отвели девушек высоко в горы, чтобы те жили с ними в их пещерах и рожали им детей. Но родились у них, однако, не люди и не полулюди, а маленькие уру (так местные называют обезьян). Именно поэтому таких обезьян стали звать «детьми волосатых людей». За день до ритуала индейцев отправили в джунгли убить трех обезьян, то есть символически расправиться с тремя «волосатыми людьми». Убить их индейцы должны были ровно тремя стрелами, один выстрел – одна жертва. Любой другой результат считался провальным. А сам танец, продолжал Морде, был «ритуальной местью за похищение трех дев».

Поздней ночью на глазах у путешественников церемония превратилась в массовое сожжение обезьян… это и была «Пляска мертвых обезьян». Вид пожираемых огнем трупов вызывал у Морде крайнее отвращение, но он все равно не мог отвести глаз от костра. «Под действием пламени, – писал он, – тело начинает трястись и извиваться, как живое: иногда обезьяны вдруг садились, вытягивали вперед руки или поджимали ноги».