Дэвид Эттенборо - Под тропиком Козерога

Я не мог поверить, что человек, живущий в таком безлюдном месте, не порадуется новому лицу и откажется от возможности поговорить с себе подобным. Передо мной сидел сухонький старикашка в рваных шортах и потрепанной шляпе.

— Добрый день, — сказал я.

— Добрый день, — последовал ответ.

Разговор не клеился. Я считал, что продолжить его надлежит гостю, и поэтому объяснил, кто мы такие, откуда и зачем приехали. Старик безучастно слушал, мигая глазами, скрытыми за стеклами круглых очков в металлической оправе. Когда я закончил речь, он свернул удочку, с трудом поднялся на ноги и, безразлично взглянув на меня, обронил:

— Меня зовут Мак.

С этими словами он повернулся и медленно побрел по причалу, шлепая босыми мозолистыми ногами по выцветшим на солнце доскам.

В Портленд-Роудсе мы застряли на несколько дней. Выяснилось, что Мак здесь работает. За небольшую плату он должен был дежурить на причале и помогать пришвартовываться заходящим судам. За последние два месяца мы были его единственными клиентами.

Аэродром регулярно расчищали от кустарника на случай, если он вдруг понадобится для аварийной посадки, поэтому в обязанности Мака входила также доставка в ангар возле взлетной полосы тяжелых бочек с авиационным бензином; их раза два в год сгружали с судна на причал. Для этой цели в его распоряжении находился грузовик.

Это была уникальная машина. Работала она на высококачественном авиационном бензине. Мотор, по утверждению Мака, был само совершенство. Единственный недостаток — подтекал радиатор. Немного удрученно Мак объяснил, что перепробовал все средства — замазывал его сзади и спереди цементом, заливал внутрь все, что только можно, включая овсяный отвар, но радиатор упрямо тек. Мак видел в этом явно злой умысел. Еще он признавал, что шасси не первой молодости, новые крылья сделаны из разрезанных бензиновых бочек, а задний бампер подвязан проволокой. Куда хуже было то, что рама, к которой крепился корпус машины, треснула, и передняя часть почти отделилась от задней. Езда в кабине поэтому превращалась в нелегкое испытание: если передние колеса попадали на бугорок, колени у вас подскакивали к подбородку, а когда они проваливались в выбоину, иол внезапно уходил Из ПОД НОГ.

Отправив в Кэрнс радиограмму с просьбой выслать катером запчасти, мы в ожидании слонялись без дела. Чтобы чем-то занять время, мы стали усердно отдирать устричные раковины от досок причала. Устрицы оказались восхитительными и в сыром и в жареном виде.

Мак жил в развалюхе из ржавого кровельного железа на холме у самого берега; вокруг громоздилась немыслимая куча пустых банок из-под пива и битых бутылок. Мак обычно сидел с удочкой на причале или без удочки у своего жилища. Просто сидел. Однажды вечером я пристроился рядом. В порыве неожиданной откровенности старик рассказал мне, как оказался в этих краях. Он приехал искать золото. Множество людей копали здесь землю до него и после него. Кое-кому удалось напасть на жилу и сколотить состояние. Но не Маку.

— Пару раз попадались россыпи, — будничным тоном сказал он, — по игра не стоила свеч.

Одной рукой он скрутил сигарету.

— Я уже давно ничего не ищу. Там и сейчас полно золотого песка, так что, если интересуетесь… — добавил он. — Но, по мне, пусть он там и остается. Мне и так неплохо.

— Сколько лет вы здесь живете? — спросил я.

— Тридцать пять, — ответил Мак.

— Я знаю, почему вы здесь, — шутливо сказал я. — На этом причале самые вкусные в мире устрицы.

Мак поднес к сигарете спичку, бумага загорелась, и он несколько раз сильно затянулся, чтобы огонь добрался до табака.

— Эго точно, — сказал он, — устрицы здесь знатные.

Он привалился к стене хижины:

— Давно собирался попробовать, да все времени не хватает.

Дуг Локвуд всласть посмеялся над моим рассказом и заказал еще по кружке пива.

— Да, — сказал он, — ваш Мак — закоренелый отшельник, но и здесь, на Северной территории, таких немало. Если хотите увидеть троих сразу, поезжайте в Борролулу. Это город-призрак. Несколько полуразрушенных лачуг, и трое отшельников посреди руин.

— Звучит заманчиво, — сказал я. — А где это?

— Поезжайте прямо по Асфальту, после Дейли-Уотерса свернете налево и дальше опять прямо, никуда не сворачивая.

— Действительно, очень просто, — заметил Чарльз.

— Это место найти ничего не стоит, — объяснял Дуг. — До Дейли-Уотерса около четырехсот миль, а дальше на повороте увидите знак: «Борролула — двести сорок миль. Воды и бензина нет».

Раз уж мы все равно собрались в Алис-Спрингс, решено было сделать небольшой крюк и заехать в Борролулу. И хотя само путешествие комфорта не предвещало, нам было любопытно сравнить местных отшельников с Маком, о котором мы сохранили яркие воспоминания.

На следующее утро, еще до рассвета, мы проехали по темным, непривычно прохладным улицам Дарвина и взяли курс на юг. Первый день прошел без происшествий. Дорога казалась бесконечной — монотонная полоса асфальта двадцать метров в ширину и тысячу миль в длину. Движения на шоссе почти не было, а селения отстояли друг от друга не меньше чем на пятьдесят миль. В Дейли-Уотерс мы прибыли засветло.

На следующий день отправились дальше. Обещанный Дугом пугающий дорожный знак заменили на более скромный, который кратко извещал: «Борролула — 240». Деликатное умалчивание об отсутствии воды и бензина подбадривало, но не сильно. Свернув с гладкого шоссе, мы попали на совершенно прямую грунтовую дорогу, края которой сходились впереди в одну точку, напоминая диаграмму перспективы из учебника. Я с грустью подумал о несовершенстве нашей машины: лысые шины, перекошенный корпус, перегревающийся мотор, сжиравший жуткое количество масла… Одним словом, поездка представилась чистым безумием, а тот факт, что все трое легко согласились на нее, свидетельствовал о коллективном помешательстве.

Я подсчитал в уме маши наличные запасы: сорок пять литров масла, сто пятьдесят литров бензина, сорок пять литров воды (плюс содержимое радиатора), две большие коробки с продуктами, солидный запас сухих супов, мясные консервы и фасоль в банках, которая громыхала и, видимо, успела несколько раз поджариться в багажнике. После прикидок я немного успокоился: этого добра хватит дней на пять. Но что дальше? Меня мучил вопрос, как часто по этой дороге ездят машины. Если сформулировать еще точнее, хотелось знать, сколько нам придется загорать в пустыне, если машина сломается и починить ее не удастся.

Тревожные раздумья не отпускали. Мы катили на скорости пятьдесят миль в час по ровной дороге. Она шла настолько прямо, что добрых тридцать миль можно было не дотрагиваться до руля. По сторонам из иссушенной, каменистой земли торчали редкие сухие кустарники вперемежку с низкими термитниками. Однообразие растительности и пустота бесконечной, монотонной дороги неудержимо клонили водителя в сон. Мы часто меняли друг друга за рулем, но это мало помогало. Садясь за руль, человек начинал дремать. Открыв глаза, он опять видел все то же унылое зрелище, как будто мы стояли на месте.