Дэвид Эттенборо - Под тропиком Козерога

Хотя надежды было не так уж много, мы поехали к лагуне, втайне рассчитывая на новое рандеву с гоаной. И свидание состоялось. На сей раз ящерица сидела на открытом участке возле лагуны. Вокруг не было ни кустов, ни деревьев. Мы остановились метрах в сорока от нее. В считанные секунды Боб подсоединил микрофон к магнитофону. Чарльз нахлобучил на камеру глушитель. Мы осторожно двинулись к цели. Почва, издали казавшаяся твердой, была покрыта толстым слоем пыли, вздымавшейся облаком при каждом шаге. Гоана терпеливо поджидала гостей. Приблизившись на расстояние десяти шагов от ящерицы, Чарльз установил камеру на треногу и навел фокус.

— Готово, — прошептал он.

— Готово, — повторил Боб.

— Снимай, — еле слышно приказал я.

Камера пожужжала несколько секунд и… смолкла. Чарльз содрал кожух глушителя и открыл аппарат. Пленка соскочила с валика, забив всю внутренность камеры перекрученным целлулоидом. Чарльз, демонстрируя чудеса ловкости, вытащил рваную пленку и достал из кармана новую бобину. Я на цыпочках, не дыша шагнул вперед, пытаясь пристроить микрофон поближе к гоане.

Ящерица зашипела и вдруг бросилась на меня. Ошарашенный, я рванулся назад, зацепился за треногу и опрокинул камеру. Та шлепнулась прямо в песок. Гоана развернулась, помчалась к лагуне, нырнула в воду и уплыла, оставив на память о себе только брызги. Чарльз поднял камеру и высыпал из нее кучу пыли.

— Думаю, часа за два прочищу, — чихая, заметил он. — И кто знает, может, еще заработает…

Утром мы в третий раз отправились к лагуне. Мясник из Мельбурна изъявил желание присоединиться к нам. В присутствии постороннего уж никак нельзя было ударить лицом в грязь. Правда, втайне я надеялся, что мы не встретим гоану и тем самым не поставим под сомнение свое профессиональное мастерство.

Но гоана была на месте. Она дремала на жарком солнышке примерно в метре от лагуны. Для нас такая позиция была наихудшей, потому что ящерица в любую секунду могла нырнуть в воду.

Остановив машину шагах в двадцати от гоаны, мы стали шепотом держать совет. Сидевший сзади мясник, с восторгом обозревавший ландшафт, вдруг наклонился к нам и завопил:

— Да вот же она! Какая красотка!

На сей раз мы действовали как автоматы — все шло без сучка и задоринки. Каждый точно знал свое дело, и за полминуты аппаратура была готова. Наказав мяснику оставаться в машине, мы медленно пошли к гоане, замирая после каждого шага, чтобы, не дай бог, не спугнуть ящерицу, лежавшую в опасной близости от воды.

— Пошевеливайтесь, ребята! — напутствовал нас во все горло мясник. — Не бойтесь, она не тронет!

Чарльз установил камеру и навел фокус. Боб присел на корточки у магнитофона, протянул мне шест с насаженным микрофоном, и я с превеликой осторожностью поднес его к гоане. Она очнулась от дремы, подняла голову, высунула длинный розовый язык, напрягла желтоватую шею и любезно зашипела прямо в микрофон. Все шло отлично.

— Может, расшевелить ее пулей, а? — вовремя вступил мясник. — Какое ж кино без стрельбы!

Гоана встала на ноги, сделала три угрожающих шага навстречу мне и, словно желая сделать приятное мяснику, с силой хлопнула хвостом. Чарльз не выпускал ее из кадра. Улыбка Боба растянулась от одного наушника до другого. Гоана повернулась и гордо прошествовала по краю лагуны. Затем, словно следуя сценарию, она с недюжинным актерским талантом завершила эпизод, прыгнув в воду, и грациозно поплыла, рассекая воду волнообразными движениями тела.

Мы продолжали снимать до тех пор, пока она не исчезла под водой.

Нашей радости не было конца.

— Вот видите, дело-то ерундовое, — сказал мясник, когда мы уселись в машину.

— Да, — ответил я, — действительно пустяки.

В окрестностях Нурланджи человеку не грозит голод. Скудный пыльный буш и выжженные солнцем скалы кажутся бесплодными и неприветливыми, но те, кто знает эти края, легко находят пищу. В пышной кроне низкорослого бурравонгового дерева — одной из разновидностей семейства цикадовых — скрываются шишки с орехами; в илистом дне зарыты сочные луковицы качающихся на поверхности лагун розовых лотосов; даже мангры и панданусы плодоносят в сезон дождей, и их плоды вполне съедобны при умелой готовке. Мясо можно добывать охотой на валлаби [3] Валлаби относятся к подсемейству кенгуру, — Примеч. ред. , которые водятся в густых эвкалиптовых рощах; в чистых водах заливов лениво плавают гигантские морские окупи — баррамунды. Наконец, неисчерпаемым источником питания являются несметные стаи водоплавающих.

И все же эти края пустуют. На ранчо в Нурланджи работают несколько аборигенов: мужчины сопровождают охотников, а женщины хлопочут на кухне и стирают. Но в буше мы не видели селений аборигенов.

Так было не всегда. Всего пятьдесят лет назад здесь жили люди племени какаду. Это были кочевники, бродившие семейными группами по бушу, время от времени собираясь вместе по случаю торжественных церемонии; правда, они недолго задерживались на одном месте. В начале века один из пионеров-поселенцев Северной территории, Падди Кахилл, обосновался в местечке Оэнпелли, что в шестидесяти милях от Нурланджи, на берегу реки Ист-Аллигейтор. Он приехал охотиться на буйволов и торговать шкурами, но вскоре у него появились огород, хлопковая плантация и стадо коров. Какаду нанимались на работу к Кахиллу — стреляли буйволов и собирали урожай. На заработанные деньги они покупали ножи, сахар, чай и табак. Жизнь в Оэнпелли оказалась для них сравнительно легкой. Постепенно все племя перестало кочевать и поселилось в округе.

В 1925 году Оэнпелли перешел под контроль миссионеров. Новые владельцы земли приложили все усилия, чтобы продолжить начатое Кахиллом дело, и помогали всем желающим переехать в поселок, где дети могли учиться в школах, а больные и старики получали медицинскую помощь.

Жизнь племени какаду резко изменилась; в миссию их больше всего влекло желание получить чай и табак. Многие потеряли навыки и забыли традиции кочевой жизни. В результате племя перестало существовать, растворившись среди прибывших в миссию людей. Сегодня в Оэнпелли осталось немногим более двухсот аборигенов. Но племени какаду уже нет, а их древние охотничьи угодья по берегам реки Саут-Аллигейтор совершенно опустели.

Тем не менее какаду, которые не возделывали полей и не построили ни одного дома, оставили по себе след на земле. Как и многие северные племена, эти люди были художниками, и их рисунки по сей день можно увидеть на утесах и в пещерах, где они когда-то останавливались. Горы вокруг Оэнпелли славятся обилием и красотой этих рисунков. Алан Стюарт рассказал нам об одной галерее наскальной живописи, совсем недавно обнаруженной белыми австралийцами. Мало кто из приезжих видел эти рисунки, добавил он.