Геннадий Невельской - Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России

Таковы были результаты этой рекогносцировки; они и встреченные уже нами затруднения указывали, что в короткое время и с ничтожными имевшимися у нас средствами не представлялось возможным сделать точную опись лимана, занимающего около 2000 квадратных верст. Поэтому я и решился ограничиться выяснением вышеупомянутого главного вопроса: продолжать промер и исследование северной части лимана на гребных судах. Ввиду же того чтобы при исследовании устья Амура и южной части его лимана не впасть в какие-либо ошибочные заключения, подобно И. Ф. Крузенштерну при описи восточного берега Сахалина, я положил неуклонно следовать при этом плану, который отстранил бы причины, могущие привести меня к ошибочным заключениям. Избранный мною план следующий: 1) от транспорта, то есть с Северного лиманского рейда, выйти с промером на глубины, встреченные лейтенантом Козакевичем, вдоль северо-западного берега лимана и, не теряя их нити, войти в реку; 2) следуя вверх по ней, под левым берегом, дойти до пункта, который представляет возможным ее устье; 3) от упомянутого сейчас пункта спуститься, не теряя нити глубин, под правым берегом реки до ее устья и далее по лиману в Татарский залив, до той широты, до которой доходил капитан Браутон, и, наконец, 4) от этого пункта, не теряя нити глубин, возвратиться на транспорт, следуя вдоль западного берега Сахалина.

Для приведения в исполнение этого плана, которым бы я мог разрешить вышеупомянутый главный вопрос о степени доступности устья реки и ее лимана для входа в них с моря, я 10 июля на трех шлюпках с тремя офицерами [32] Офицеры — Попов, Гейсмар и Гроте; шестерка, вельбот и четверка, нижних чинов 14 человек, провизии на три недели. и доктором отправился с транспорта и пошел по лиману к глубинам, найденным лейтенантом Козакевичем; на пути все время бросал лот. Следуя по этим глубинам, мы 11-го числа обогнули мыс Тебах и вошли в Амур; к вечеру того же числа, не теряя нити глубин и следуя под левым берегом реки, достигли низменного полуострова, названного мною Константиновским. Он тянулся поперек реки к противоположному правому ее берегу, где находилась деревня Алом. Местность эта по исследованию моему оказалась удобной для береговой защиты. По всему пройденному нами пути, начиная с Северного лиманского рейда с 4½ сажен (8,2 м) глубины, на которой стоял на якоре транспорт, самая меньшая глубина (в расстоянии около 2 миль от транспорта) оказалась на пути к мысу Тебах — 2V2 сажени (4,6 м), а самая большая — б сажен — между мысом Тебах и Константиновским полуостровом (по-туземному Куегда). В этом месте самая меньшая глубина 6 сажен (11 м), а самая большая 15 (27 м). Утром 13 июля мы перевалили от Константиновского полуострова под правый берег реки, к мысу Мео, и пошли вдоль него к мысу Пронге (на правом, южном берегу Амура, при выходе из него в лиман); тут мы следовали по глубинам от 10 до 5 сажен (18,3–9,1 м). 15 июля отправились от мыса Пронге по лиману Амура к югу, следуя по направлению юго-восточного его берега и не теряя нити глубин. 22 июля 1849 года достигли того места, где материковый берег сближается с противоположным ему сахалинским. Здесь-то, между скалистыми мысами на материке, названными мной в честь Лазарева и Муравьева, и низменным мысом Погоби на Сахалине, вместо найденного Крузенштерном, Лаперузом, Браутоном и в 1846 году Гавриловым низменного перешейка, мы открыли пролив шириною в 4 мили (7,5 км) и с наименьшею глубиною 5 сажен (9,1 м). Продолжая путь свой далее к югу и достигнув

24 июля широты 51°40′ то есть той, до которой доходили Лаперуз и Браутон, мы возвратились обратно и, проследовав открытым нами южным проливом, не теряя нити глубин, выведших нас из Татарского залива в лиман, направились вдоль западного берега Сахалина. К вечеру 1 августа 1849 года мы возвратились на транспорт после 22-дневного плавания, сопряженного с постоянными трудностями и опасностями, ибо южные ветры, мгновенно свежея, разводили в водах лимана толчею и сулой, которыми заливало наши шлюпки настолько сильно, что часто приходилось выбрасываться на ближайший берег, а чтобы не прерывать нити глубин, по которым мы вышли из реки, мы принуждены были выжидать благоприятных обстоятельств, возвращаться иногда назад, чтобы напасть на них, и тогда снова продолжать промеры. Я считал необходимым неуклонно и строго следовать своему плану, главным образом потому, что сложившееся тогда в мире мнение о недоступности устья Амура и лимана из Татарского залива (вследствие общего убеждения, что Сахалин — полуостров) принималось всюду за непреложную истину, покоившуюся на авторитете знаменитых европейских мореплавателей, моих предшественников. Самая меньшая глубина от мыса Пронге, по лиману, до южного пролива, оказалась 2¾ сажени (5 м), а самая большая 9 сажен (16,4 м). От южного же пролива до параллели 51°40′ наименьшая глубина 5 сажен (9,1 м), а наибольшая 12 сажен (22 м) и, наконец, по лиману вдоль сахалинского берега до Северного лиманского рейда, на котором находился транспорт, наименьшая глубина 4 сажени (7,3 м), а наибольшая 12 сажен (22 м) [33] Гиляки на мысах Пронге, Уси и на Сахалине объяснили нам, разумеется, знаками, что посреди лимана существует глубокий канал, более 5 сажен (9 м); я обозначил эти указания на карте, насколько мог понять гиляков о его положении, но не имел, однако, никакой возможности проверить их, ибо шлюпки наши, при первой же попытке выйти на середину пролива, заливало. .

Из этих исследований, в противоположность существовавшему до сего мнению относительно устья Амура, его лимана и Сахалина, оказалось: а) что Сахалин не полуостров, а остров; б) что вход в лиман из Татарского залива {55} 55 См. комментарий 2. через открытый нами 22 июля 1849 года пролив доступен для морских судов всех рангов, а с севера, из Охотского моря (а также и сообщение через лиман Татарского пролива с этим морем), для судов, сидящих в воде до 23 футов (6,9 м), и, наконец, в) что в устье Амура из Татарского пролива могут проходить суда с осадкою до 15 футов (4,5 м), а из Охотского моря суда, сидящие в воде до 12 футов (3,6 м).

Разрешив, таким образом, главные вопросы о характере устья Амура, Амурского лимана и Сахалина и убедившись на опыте, что точное определение направления лоцманских каналов, извивающихся между отрывистыми лайдами и банками, с теми ничтожными средствами, какие мы имели, невозможно, и имея в виду, кроме того, непременное исполнение данных мне повелений: описать юго-восточный берег Охотского моря до Тугурской губы и не позже 15 сентября быть в Охотске, я 3 августа вышел из лимана и от горы князя Меньшикова начал опись материкового берега. Состояние его оказалось таково: от упомянутой горы, на протяжении

20 миль (37 км) к востоку-северо-востоку, тянется огромный залив, огражденный с моря низменными дресвяными кошками; в результате исследования этого залива, произведенного на шлюпках, оказалось, что вход с моря между кошками в северную часть этого залива имеет бар с большими, чем у других баров, глубинами, а именно: 9 футов (2,7 м) в малую и 14 футов (4,2 м) в большую воду. Эту часть залива я назвал заливом Счастья, потому что он представляет единственную более или менее удобную близ лимана гавань. Продолжая далее описывать с транспорта берег, тянувшийся в направлении на северо-восток, мы дали ему правильное положение. На морских картах того времени берег этот был положен до такой степени ошибочно, что весь путь транспорта, проложенный на этих картах, лежал по сухому пути. Подойдя к возвышенному мысу Мухтель для осмотра виденной за этим мысом Ульбанской губы, я послал на вельботе мичмана Гроте, а сам на транспорте направился в Константиновский залив. После подробной описи и исследования берегов этого залива оказалось, что он не представляет ни в каком отношении удобств для основания в нем порта. Окончив его исследование, мы пошли в Ульбанскую губу, на соединение с мичманом Гроте. Подробная опись и исследование этой обширной губы обнаружили, что она представляет единственный на всем Охотском море закрытый от всех ветров обширный рейд. Эту губу я назвал заливом Св. Николая.