Всеволод Овчинников - Размышления странника (сборник)

Кроме шоколадного кирпича и сахарных наличников голландский город состоит еще из зеркального блеска. Ходишь по неогражденным берегам каналов и видишь сразу не один, а два города. Особенно любит глядеться в зеркало собственных вод Амстердам.

В каналах отражаются фронтоны бюргерских домов. Вспыхивают неоновые рекламы, удваиваясь в воде. Утки деловито собирают корм среди лепестков цветущих вишен. Пожалуй, лишь ряды замерших вдоль набережных автомашин вносят что-то от нашего времени в облик города, каким его когда-то увидел Петр Первый.

Голландия похожа на Японию, пожалуй, лишь тем, что в обеих этих странах не увидишь невозделанного клочка земли. Но если японским земледельцам приходилось веками вырубать на горных склонах уступчатые террасы рисовых полей, то голландцы вынуждены отвоевывать пашню у моря.

Если уж проводить параллели, то Голландия — это Япония, с территории которой убрали не только горы, но и все то, что является надругательством над природой. Едешь по безукоризненно чистой стране и думаешь: куда же девались эти вроде бы неизбежные последствия индустриализации?

Ведь не скажешь, что Голландия — это пастораль. Ошибочно считать, что ее жители лишь доят коров, выращивают тюльпаны да ловят сельдь. Голландия — высокотехнологичная держава. Но ей удалось нарастить индустриальные мускулы и в то же время избежать засорения страны промышленными отходами.

Люди там не без гордости говорят: «Бог создал землю, а голландцы — Голландию». Больше половины территории страны лежит ниже уровня моря.

С этим трудно свыкнуться. Всякий раз инстинктивно испытываешь чувство тревоги, когда едешь по скоростному шоссе и вдруг видишь, как рядом, за дамбой, гораздо выше твоей автомашины, проплывает морской сухогруз.

Большинство населения Голландии живет в общей дельте трех рек: Рейна, Мозеля и Шельды. С незапамятных времен земледельцы отвоевывают у моря все новые и новые польдеры — участки плодородной земли. Даже ветряные мельницы, ставшие привычным символом Голландии, чаще не мелют зерно, а откачивают воду с полей.

Серебристые ленты каналов и серые ленты автострад — вот два поколения артерий, прорезавших ухоженные голландские равнины. Если каналы, словно кровеносные сосуды, органически входят в жизнь Голландии, то автострады как бы рассекают ее ножом хирурга. Мчится машина. По краям дороги видишь лишь зеленые пастбища и черно-белых коров. Луга обрамлены канавками, скрытыми в высокой траве. Со стороны кажется, что коровы свободно разгуливают по неоглядной равнине.

Плотность населения в Голландии несколько больше, чем в Японии. Но и тут поражаешься не многолюдью, а безлюдью. Вроде бы небольшая страна. А сколько в ней простора! Несмотря на краткость расстояний между городами, Голландия выглядит обширной. Я удивился, узнав, что от Гааги до Роттердама всего восемнадцать километров — примерно столько же, как от Токио до Иокогамы. Но если два этих японских города на побережье Токийского залива почти срослись воедино, то между Гаагой и Роттердамом сохранилась широкая полоса сельской природы. К тому же на этих восемнадцати километрах поместился еще и город Дельфт, прославленный своим фаянсом.

Голландцам совершенно не присущ комплекс малой нации. Они с гордостью говорят о своей родине, о ее вкладе в мировую историю и культуру. Во многих областях общественных и производственных отношений, в искусстве и науке голландцам действительно довелось быть первопроходцами.

На протяжении нескольких веков Голландия владела империей, была одной из ведущих морских держав. «Летучие голландцы» бороздили океаны. Именно они первыми добрались до описанной в книге Марко Поло загадочной «страны Чипингу», как в старину именовали Японию.

При посещении Голландии я то и дело вспоминал родившееся в годы реформ Мэйдзи японское слово «рангаку». Может быть, для современного мира, который оказался на пороге экологического кризиса, поучительны некоторые аспекты «голландской науки»?

Разве не стала в наши дни особенно актуальной способность голландцев преображать природу, не совершая надругательства над ней? Поучительно и умение голландцев всегда и во всем беречь пространство. Голландские города стоят очень экономно, хотя их новые микрорайоны отнюдь не выглядят тесными.

Может быть, неслучайно знаменитые художники голландской школы предпочитали миниатюрные холсты, любили рассматривать предметы с близкого расстояния. В этом умении беречь и ценить пространство проявляется неожиданное сходство Голландии с Японией, созвучность присущего их жителям культа природы.

Джунго, или Срединное царство, как называют свою родину китайцы, пожалуй, единственное в мире государство, чья древность непосредственно смыкается с современностью. Причем ключевая характеристика страны — не только непрерывность ее пятитысячелетней истории, но и незыблемое уважение к ней. Жители Поднебесной убеждены, что камни прошлого — это ступени на пути в будущее. Конфуцианство воспитало у них умение чтить старину и почитать старших.

Когда-то китайцы во многом опережали другие народы. Они первыми дали человечеству компас, бумагу, книгопечатание, порох. Жители Поднебесной привыкли считать ее центром мира, а на другие народы взирать как на варваров, от которых лучше отгородиться Великой стеной. Этот наивный эгоцентризм и изоляционизм сыграли роковую роль в XIX веке.

В 1842 году Китай потерпел унизительное поражение в «опиумной войне», что привело к превращению его в полуколонию. В Шанхае, Кантоне, Тяньцзине появились иностранные сеттльменты, где англичане, французы, немцы, японцы были не подвластны местным законам. В напоминание о тех временах шанхайцы сохранили оскорбительную надпись у входа в сквер на набережной Вайтань: «Китайцам и собакам вход воспрещен».

«Отныне китайский народ поднялся с колен и распрямил плечи» — эти слова, сказанные Мао Цзэдуном с трибуны ворот Тяньаньмэнь в день рождения КНР, открыли новую главу в 5000-летней истории Поднебесной.

Минувшие шестьдесят с лишним лет можно условно поделить на три периода. Первое десятилетие прошло под девизом: «Русский с китайцем — братья навек!» Опираясь на собственный жизненный опыт, хочу подчеркнуть, что дружба наших государств отнюдь не сводилась в те годы к официальным заявлениям лидеров и газетным передовицам. Она была жизненной практикой, касалась реальных судеб десятков тысяч людей. После двух-трех лет работы в Китае советские специалисты возвращались на Родину другими людьми, профессионалами более высокого класса.