Вадим Глускер - Настоящий итальянец

Первый прокатчик фильма «Рим, открытый город» отказался от него, сказав: «Это не фильм». Что было неудивительно. Люди, приученные к американским сказкам и мыльным драмам времен диктатуры, отказывались видеть в происходящем выдуманную историю. Термин «неореализм» еще никто не придумал. Хотя первые признаки нового киножанра, покорившего весь мир, были налицо. На Марию Мичи, сыгравшую предательницу, уже после выхода фильма, напал польский антифашист с ножом. Актриса чудом спаслась. А когда снимали сцену ареста священника, из проезжавшего мимо авто выскочил человек с револьвером и попытался защитить святого отца. Актеры, рискуя жизнью, убеждали его, что ничего страшного не происходит: просто снимается кино. Нападавший не верил. Какое кино! Фильм же не может сниматься на улице. А киностудии тогда для чего?

В фильме есть эпизод, который сделал Анну Маньяни мировой звездой. Нет никакого смысла снова описывать сцену, которую до сих пор помнит весь мир. Выбегающая из толпы героиня Маньяни, пытающаяся спасти своего возлюбленного Франческо, подкошенна фашистской пулей… Актриса рассказывала, что сцену не репетировали. Она просто вышла на улицу и увидела пленных немцев, которые «играли» немцев, и женщин из массовки, которые «играли» самих себя. Прижавшись к стенам, они с тревогой слушали немецкую речь. Как будто война еще не кончилась. После этого эпизода выражение «она играет, как Анна Маньяни» стало означать только одно: «Она не играет. Она живет».

А вот место, где горькая жизнь итальянских киногероев превратилась в сладкую. Я шел, наверное, к самому знаменитому не только римскому, но и мировому фонтану «Треви». Пробирался сквозь толпы изнывающих от жары туристов, сквозь строй римских продавцов и мошенников, сквозь тесные ряды полицейских, тщетно пытающихся следить здесь за порядком. Самый большой фонтан Рима сыграл самого себя в самом знаменитом фильме Федерико Феллини «Дольче вита». Марчелло Мастрояни, как «итальяно веро», – в черном костюме и при галстуке, и роскошная американка Анита Экберг, как и полагается, в глубоком, легкомысленном и от этого еще более соблазнительном декольте. Вспоминайте! «Ах:, Марчелло, иди ко мне, иди скорей! – Да, Сильвия. Я иду. Сейчас уже иду». Для широких народных масс сюжет этого фильма – загадка. Зато фонтан и американку, решившую в нем искупаться, помнят все. «Сильвия… ты божественна…»

В Риме я познакомился с одним из тех, кто не только помнит каждую сцену «Сладкой жизни», но и присутствовал на съемках. Владелец самой старой римской парикмахерской, синьор Пьеро Мильяччи, заведение которого располагается в пятидесяти метрах от фонтана. После того как он меня постриг и побрил в римском классическом стиле: с массажем головы и подпаливанием лишних волос, он вспомнил о том, что происходило уже после съемок картины. « Мой брат служил карабинером и был направлен в Рим. Мы пошли ужинать, помню, что был отличный вечер. Потом мы отправились к тому самому фонтану де Треви. Нас было трое братьев. Была почти полночь. „ Ну что, пошли?“ – „Нет, подождем немного, – говорит старший, Джованни, – подождем, вдруг кто-нибудь бросится в фонтан! Помнишь, как Мастрояни в „Сладкой жизни““? „Да перестань, – говорю я ему, – пошли лучше, уже поздно “. Мы-то тут рядом давно живем, а он приехал из Калабрии. А брат не унимается: „Нет, сейчас кто-нибудь точно бросится“. И представляете: какая-то женщина, иностранка, блондинка, красавица, в полночь бросается в фонтан. „Ну! Я же тебе говорил!“ С нами случилось тоже, что с Мастрояни. В дополнение к изумительной сцене из фильма».

Во многом именно благодаря таланту Феллини фонтан «Треви» пошел в гору и начал неплохо сам зарабатывать. Ежегодно коммунальные службы Рима вылавливают из воды порядка семьсот тысяч евро, брошенных туда туристами. Ведь согласно международной примете, бросил монетку, значит, вернешься сюда. Жаль, что ту Италию, в которой Феллини снимал свой шедевр, уже ни за какие монетки не вернуть. Я вытащил из кармана мелочь и бросил ее в бурные воды фонтана. Тут же подошел цыганский мальчик с чем-то, наподобие удочки с магнитом, и успешно выловил монеты. «Да, это тебе не Анита Экберг», – подумал я. А в начале 1950-х надежды людей на сытую и беззаботную жизнь начали сбываться в Италии с фантастической скоростью.

Наступил экономический бум. Кудесник-парикмахер рассказывал мне про прелести итальянской жизни середины прошлого века. «Только что появившийся „Фиат-500“ всерьез снизил цены на автомобильном рынке, теперь даже небогатые семьи могли позволить себе машину. Да, прекрасное было время! Появились телевизоры, стиральные машинки, наверное, самый полезный для итальянской домохозяйки агрегат… Впрочем, „Фиат-500“ тоже был очень важным. С его появлением в Италии начали строить автострады по две полосы в одну сторону. Кое-кто говорил: „Зачем нам такие широкие? Для стада баранов, что ли?“ Теперь, как выясняется, и этого мало».

В те годы сладкая жизнь в Италии стала нормой жизни. Причем повседневной. А ведь всего каких-то четырнадцать лет до этого первое республиканское правительство посылало экспедицию на дачу последнего итальянского монарха, чтобы собрать шишки. Было нечего есть. И вот наступил 1960-й год, время расцвета «экономического чуда». Италия обогнала все страны мира, кроме Японии, по темпам экономического роста. Жить итальянцам стало лучше, жить стало веселее! Как, например, знаменитому дизайнеру Доменико Дольче, который на все сто оправдывает свою фамилию. Он же тоже «сладкий», как и вся та эпоха. «Мне нравится то, что называют „дольче вита“. Работать, конечно, нужно, но должно оставаться время, чтобы поесть в компании друзей, побыть с семьей, устроить праздник. Нельзя же все время работать и не развлекаться. Возможно, этот типичный стиль жизни из фильмов Феллини и есть наш итальянский стиль». Или все-таки стиль Дольче и Габбаны. Но сейчас не об этом, а о кино. То, что хорошо для итальянских Дольче и Габбаны, явно не годится итальянскому журналисту Марчелло из фильма «Сладкая жизнь». Ни работа, ни развлечения, ни брызги фонтана Треви не делают его счастливым. Его сладкая жизнь пуста. Исторический итальянский парадокс: коммунисты 1940-х охотились на фашистов, золотая молодежь 1950-х охотится на знаменитостей. Фотографа и приятеля Марчелло зовут Папарацци. После фильма его имя стало нарицательным. А жизнь самого Марчелло, кроме работы, состоит из бесконечных вечеринок и объятий, вызывающих зависть у зрителя, но приносящих ему самому одно разочарование. Вот как объясняется итальянский Онегин середины XX века со своей Татьяной:

– Ты интересуешься только кухней и спальней. Мужчина, который смирится с такой жизнью, – это конченый мужчина. Это действительно червяк. Вылезай!