Борис Носик - Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2

«– Вы видели его?

– Кого?

– Его!

– Кого?

– Дюма.

– Отца?

– Да.

– Какой человек!

– Еще бы!

– Какой пыл!

– Нет слов!

– А какая плодовитость!

– Черт побери!»

Впрочем, иные литературоведы утверждают, что, «разгоняя» роман «Три мушкетера», написанный Маке, Дюма даже внес кое-какие подробности в образы слуг. Впрочем, не более того. Сам Дюма в пору своей судебной тяжбы с Огюстом Маке и не настаивал на своем вмешательстве в «негритянские» тексты. Он хладнокровно объяснил «негру» Маке, что никто не напечатал бы роман, подписанный безвестным Маке (и это правда), а он, Дюма, вел себя по-джентльменски и делился с «негром» гонораром, чего последний не мог отрицать.

Впрочем, все эти мелочные разборки о том, кто что написал и кто чего вообще не писал (знал ли Шолохов или Брежнев грамоту и кто за них писал книги), не волнуют французов. Зато вот важные принципы работы, вводимые Дюма в литературный обиход, восторжествовали уже и в XIX веке. Ни Жорж Занд, ни прочих не смущали методы подряда и субподряда, а нынешние французские звезды телевидения, парламента и уголовного мира почем зря подписывают чужие творения. Те же, у кого достаточно власти (скажем, министры и президенты), еще и оплачивают «негров» за казенный счет. Так что ни автор ценных научных трудов И.В. Сталин, ни автор снотворного романа о целине тов. Л.И. Брежнев не открыли миру ни целины, ни Америки. Зато в «романах Дюма» французы увидели себя такими, какими хотели бы себя видеть (может, это и был романтический соцреализм).

Впрочем, вернемся к нашему герою Александру Дюма-отцу и к его еще не существовавшему в 1844 году замку в Марли. Поднимаясь из-за рабочего стола на «Вилле Медичи» в Сен-Жермен-ан-Лэ, Дюма-отец направлялся к главному корпусу отеля «Генрих IV», и его могучая грудь, обтянутая белоснежной сорочкой, неизменно привлекала внимание привилегированных клиентов отеля. Это было приятно, но утомительно, и тогда классик удалялся в ближний лес на прогулку. И вот однажды, во время такой прогулки, он увидел у берега Сены, неподалеку от зеленого аржантёйского склона, домишко, который одиноко прятался в зарослях. Сверкала река, пели птицы, покой был разлит в прибрежных полях. Мечта… Но великий Дюма не был человеком бесплодной мечты – он был человек действия. Он немедленно разыскал хозяина этих мест и спросил, во что обойдется построить здесь такой вот прелестный домик, чтоб ему творить на покое.

«Четыре-пять тыщ…»

«Ну, набавим еще пару тыщ, с учетом моего семейства», – сказал Дюма и отправился в Сен-Жермен на поиски архитектора.

Архитектор месье Планте подтвердил, что в пять тысяч они уложатся, но он плохо знал своего клиента. По словам поклонника Дюма Алена Деко (возглавлявшего одно время «Ассоциацию друзей Дюма»), этот человек не замышлял ничего крупного, а замышлял лишь грандиозное. Вскоре писатель сменил бескрылого Планте на архитектора Дюрана, которому и дал первые наметки своего скромного будущего «приюта уединения»:

«Господин Дюран, набросайте план английского сада, в центре которого я хотел бы видеть ренессансный замок, а напротив него готическое строение, окруженное водой. Там есть ручьи, так что устройте и водопады».

«Но, месье Дюма, почва здесь глинистая, и ваш замок сползет в Сену».

«А вы, господин Дюран, ройте в глубину до самого камня. Пусть будет два этажа подвалов с аркадами».

«Но это ведь обойдется в несколько сот тыщ».

«Полагаю, что именно так и будет!»

В день своего рождения (24 июля) Дюма пригласил друзей в свою усадьбу на новоселье. Прибывая, гости с удивлением обнаруживали, что нет ни столовой, ни гостиной, ни дома – ничего, кроме лужайки. В час обеда слуги вынесли столы, установили их под деревьями и стали выносить корзины с закусками и добрыми винами. «Господа! – воскликнул Дюма. – Вы приглашены отобедать здесь через три года, день в день. Именно здесь будет к тому времени столовая». После первых стаканов вина зашел спор о том, как будет назван дом. «Назовите его, как и ваш новый роман, – «Граф Монте-Кристо», – предложил один из гостей-актеров. Предложение было принято.

О строительстве этого уникального здания в китчевом стиле, который люди серьезные часто называют «романтическим» и который одним приводит на память дореволюционные крымские дворцы, другим миллионерские шалости в США, – об этом написано много. Авторы книг напоминают нам о знакомстве Дюма с замком Франциска I (и его саламандрами) в родном Виллер-Котре, о статуях великих скульпторов французского ренессанса Пилона и Гужона в замке Ане… Увы, этих статуй Александру Дюма, при всей безудержности его замысла, добыть все же не удалось. Пришлось заказать новых саламандр и медальоны с ликами любимых авторов – Гомера, Эсхила, Софокла, Вергилия, Плавта, Теренция, Данте, Шекспира, Лопе де Веги, Корнеля, Расина, Гёте, Шиллера, Вальтера Скотта, Байрона, Делавиня… Признайте, что тоже неслабо. И стоило это чертову кучу денег, так что, пока шло строительство (о котором столько говорили в Париже), будущий замковладелец уже судился с издательством, с которым в поисках денег он подмахнул контракт на четырнадцать томов новых романов (а где их взять?).

И все же новоселье состоялось, как было обещано, через три года – 25 июля 1847 года. Гости увидели невероятное строение – ренессансный замок, украшенный вдобавок всем, что могло измыслить игривое воображение Дюма (на фасадах, кроме медальонов, были усложненные капители и гротескные маскероны, щиты и гербы, химеры и канделябры…). Еще больше чудес ждало гостей внутри замка… Все чудеса венчала мавританская комната. Рассказывали, как, путешествуя по Алжиру, Дюма заглянул в Тунис, и там, в гостях у местного бея, он увидел двух местных скульпторов, покрывавших узорной резьбой будущее надгробие бея. Красноречивый французский писатель смог убедить бея, что украшать еще при его жизни комнату в его замке – дело более срочное, чем украшение вечной могилы, и, вняв резонам парижского гостя, Его Высочество отпустил своих мастеров на берег Сены, где они покрыли узорной резьбой «мавританский салон» (восстановленный недавно благодаря великодушию и щедрости короля Марокко, ныне, увы, покойного).

В день новоселья гости бродили по саду среди многочисленных слуг, один из которых был приставлен к наблюдению за гусеницами, другой обслуживал вольеры с хищниками. В парке были обезьяны, собаки, попугаи, златохвостый фазан и ястреб из Туниса…

Вместо полусотни гостей, приглашенных на обед, пришло человек шестьсот, и гости были в восторге от всего, что им довелось увидеть. Но в самый бешеный восторг (смешанный с завистью к счастливому собрату) пришел Бальзак, всю жизнь мечтавший о такой вот безвкусной демонстрации богатства (любой ценой). «Это столь же прекрасно украшено, как портал Ане, – восклицал Бальзак, – это воистину дача времен Людовика XV, однако построенная в стиле Людовика XIII и украшенная в стиле ренессанса». Теми же упоением и завистью звучит письмо Бальзака Эвелине Ганской (на которую и была вся надежда гения стать наконец богатым):