Борис Носик - Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2

Идея вовлечения левой интеллигенции и «простаков-попутчиков» (сам Вилли называл их своим «Клубом простаков») в сложные интриги поддержания большевистского режима, а позднее и прикрытия маневров Сталина в его непрестанных переговорах с Гитлером, – идея эта, как утверждают историки, принадлежала не Ленину, интеллигентов ненавидевшему, а хитроумному Карлу Радеку, главному большевистскому эксперту по отношениям с Западом, по шпионажу и дезинформации. «Антифашистский» ажиотаж нужен был, чтобы прикрыть сталинские переговоры со столь выгодным для него, с так успешно ослаблявшим Запад Гитлером, чтобы настроить и предостеречь демократические государства Запада против Гитлера, чтобы толкнуть, наконец, Гитлера в объятия Сталина. Конечно, Сталин собирался удавить Гитлера в своих объятиях, а потом двинуться на Запад – до самого океана. Увы, Сталин просчитался, ему не удалось окончательно обмануть Гитлера, несмотря на все усилия советской разведки. Звериным инстинктом сумасшедшего Гитлер учуял опасность и в последний момент ринулся на Восток (этот просчет стоил русскому – а точнее, всему советскому – народу миллионных жертв, но кто считал подсоветские трупы? Лес рубят – щепки летят, а мы с вами, ничтожные щепки, все еще смеем печалиться о напрасно и досрочно загубленных жизнях…).

Так вот, чтобы обмануть Гитлера, чтобы подначить против него Запад, и была затеяна великая кампания «антифашистской борьбы», гениальное изобретение мерзкого Радека, а наш герой, фезандрийский завсегдатай, неказистый «конек-горбунок» Вилли Мюнценберг (да и весь «идиллический» Фезандри тех лет) играл в ней далеко не последнюю роль. Борьба эта была и тем хороша, что давала коммунистам на Западе общую с престижной интеллигенцией платформу для совместных просоветских выступлений (позднее, после войны, тот же хитрый финт удалось проделать и с «благородной», «независимой» «борьбой за мир» – и какие только Расселы, Эйнштейны, Швейцеры и Сартры на это не покупались?). Конечно, не только Радек, но и его эмиссары Вилли и Отто Кац знали обо всех профашистских акциях сталинской разведки и дипломатии, о сталинско-гитлеровском сотрудничестве, но они до поры до времени в этом не признавались. Что до «простаков», то как же им было не бороться с фашизмом (думаю, что и сам Вилли к нему не благоволил)? При этом простакам и доброхотам внушили, что единственной альтернативой Гитлеру был Сталин, и многие из них в это свято верили… Только в роковом 1939 году «прозревший» Роллан честно окрестил всех «простаков» и себя в первую очередь —…удаками, так сказать, чудаками на букву «м», но с 1933-го до 1939-й ему и в голову ничего подобного не приходило, головка и впрямь была хилая у чудака…

Конечно, люди, близкие к Фезандри и Мюнценбергу, и в разгар кампании видели ее истоки и прослеживали ниточки, за которые дергали эти стопроцентно подчиненные московскому кукловоду Вилли и Отто. Вот как вспоминал об этом два десятка лет спустя все тот же завсегдатай Ла Фезандри, вполне коминтерновский граф М. Кароли:

«Париж теперь сделался центром антигитлеровской кампании, и мы снова переселились туда. Душой и сердцем кампании, дергавшим за ее веревочки из-за экрана, был Вилли Мюнценберг. Поразительным человеком был этот Вилли, которого прозвали «Красным Херстом» из-за того, что в Берлине ему принадлежали (точнее, он и там так же дергал за веревочки. – Б.Н. ) несколько журналов, ежедневных и еженедельных газет с большим тиражом. То, что он возглавлял Западную секцию Коминтерна, этого я не знал. Он стоял также во главе «Международной рабочей помощи», и у него был дар извлекать средства из самых неожиданных мест. Он подыскивал где-то герцогинь и принцесс, а также банкиров и генералов, которые становились пешками у него в руках. По всему миру возникали Комитеты Защиты Жертв Фашизма, возглавляемые вполне респектабельными либералами и знаменитыми борцами за прогресс, которые и не подозревали, что действуют как часть Коминтерна.

Этот крошечный, приземистый человечек с его непослушной копной волос, торчащих над высоким лбом, делавшими его похожим на вдохновенную лошадку-пони, с пылающим взглядом, невразумительным тюрингским акцентом и его энергией, этот Вилли был сыном плотника. Слова «невозможно» для него не существовало, и когда он затевал какой-нибудь из своих обширных проектов, ему нужна была его незамедлительная реализация. Иногда это впутывало его в какую-нибудь историю, но он мгновенно из нее выпутывался, принося за пазухой десяток новых планов, ибо запас их был у него неиссякаем. Если было нужно, он мог пойти на союз с самим дьяволом. Чистоплюи осуждали его цинические методы зарабатывания денег, но партия извлекала из его комбинаций большие выгоды. Он был убежден, что деньги не пахнут, и принимал их из любого источника… Его главной помощницей была его жена Бабета, привлекательная женщина из прусско-юнкерской среды, которая оставила богатого мужа, чтобы делить с Мюнценбергом все перипетии его опасной жизни».

Напомню, что через девять лет после гибели Мюнценберга в том же Париже много было разговоров о родной сестре Бабеты – о Грете, о Маргарет Бубер-Нойман. Эта вторая дочь богатого немецкого дельца, разойдясь с сыном философа Бубера, стала подругой немецкого коммунистического лидера Хайнца Ноймана, бежала с ним в Москву, была после расстрела Ноймана сослана в Казахстан, а потом выдана Сталиным гестаповцам. В 1949 году выжившая в лагере Равенсбрюк Маргарет Бубер-Нойман как бывшая узница Сталина и Гитлера давала в Париже показания на процессе Виктора Кравченко (отнюдь не в пользу коммунистической фальшивки) и повергла парижских коммунистов в некоторое смущение подлинностью своего коммунистического происхождения… Бабета тоже прожила долго и даже написала воспоминания о своем Вилли…

…Итак, воскресный Ла Фезандри, черноглазые брюнетки (отобранные согласно вкусу хозяина и таинственному их тяготению к «великому эксперименту» большевиков), возлежащие на низких кушетках и готовые к локальным экспериментам, многоязычный говор мужчин, заинтересованных в политике, в деньгах и – в их гуще малозаметные профессионалы (Мюнценберг, Кац, Киш, Игнатьев, Кольцов…).

Рискуя внести мрачную ноту в воскресную музыку звенящих бокалов, вилок и женского смеха, напомню, что Кольцов был расстрелян Хозяином в феврале 1940 года, а Мюнценберг (отказавшийся ехать к своей погибели в Москву) был чуть позже повешен во французском лесу. Но зачем наперед думать о грустном, поговорим лучше о женщинах. Блистала среди звезд красного бомонда дочь Вожеля Мари-Клод, в которую был влюблен сын ученого-германиста, друга Андре Жида и Маннов, Пьер Берто. Идя на сближение с дочкой красного «попутчика» Вожеля, Берто попал, скорее всего, в сети советских секретных служб и выполнял их важные поручения. Но коварная Мари-Клод предпочла ему напористого коммуниста Поля Вайяна Кутюрье, который до 1929 года был главным редактором «Юманите», но умер то ли «безвременно», то ли своевременно – в 1937 году. Не менее заметной фигурой среди французских гостей был Гастон Бержери, адвокат, дипломат, депутат. Он был женат на дочери того самого Леонида Красина, который из таинственного «финагента» Ленина, замешанного в темных комбинациях по «экспроприации» денег в пользу большевиков (с неизбежными шантажом, кровопролитием, тайными убийствами, подлогом и «отмыванием» грязных купюр – достаточно вспомнить борьбу за «морозовские деньги», гибель Саввы Морозова и молодого Шмита), превратился после захвата власти большевиками в почтенного и полномочного посла Советской России во Франции (позднее, еще лет через 30, эта же дочка Красина сгодилась для карьеры лауреата Сталинской премии д’Астье де ла Вижери). Гастон Бержери был депутатом парламента и помогал Мюнценбергу обеспечивать его подручных французскими документами. Вдобавок он был юрисконсультом «Дженерал моторс» и помогал компании прокручивать операции с Россией (вероятно, не в убыток красинскому семейству).