Юрий Иванов - Карибский сувенир

— Вижу! — неожиданно раздается голос дяди Вити из ходовой рубки. — До него еще десять миль!

Дядя Витя смотрит в океан через экран радиолокатора. И там, на зеленоватом поле, виднеется несколько темных точек — остров.

А мы еще целый час дожидаемся, пока на руке Виктора Литуна задребезжит сигнал. Как только он прозвучал, мы увидели гряду темных скал, одетых в воротник белого прибоя.

Тишина. Почти штиль. Глубина вокруг острова четыре-пять тысяч метров, поэтому подходим к острову почти вплотную. Скалы его залиты сверху донизу белым птичьим пометом. А вот и первые обитатели острова — над судном закружились птицы. Они удивленно не то хрипло крякают, не то каркают и рассматривают нас желтыми глазами. Одна из них, олуша, полетав немного и покрякав, облила верхний мостик зловонной белой струей, а потом как ни в чем не бывало уселась на клотике фок-мачты. Такого прощать нельзя! Коля Яковлев вскарабкался по мачте, схватил птицу за ее оранжевую перепончатую, как у утки, лапу… Ну и галдеж же подняли остальные олуши!.. Они летали над палубой теплохода, на которой сидела, очумело ворочая во все стороны тонкой шеей, наша пленница, и отчаянно кричали. По-видимому, на острове любопытная птица оставила свое гнездо, и птиц просто выводила из себя ее легкомысленность. Немного придя в себя, олуша разбежалась и, тряхнув на прощание своим коротким, грязным хвостом, взлетела.

А над островом черно от взметнувшихся в небо птичьих тел. Ветерок со Святого Павла доносит до нас тошнотворный запах помета и гниющей рыбы. Скалы покрыты таким толстым слоем гуано, что им бы можно было удобрить многие тысячи гектаров земли. Это очень цепное удобрение, в нем содержится много минеральных веществ. Разработки гуано ведутся на многих островах Тихого и Индийского океанов. Пытались вывозить удобрения и с этого острова. Однако предприниматели были вынуждены отказаться от этой затеи — остров находится слишком далеко от материка и не имеет бухт, в которых можно было бы грузить гуано… Так гуано и осталось миллионным капиталом, брошенным посреди океана…

Между прочим, из-за тысяч птиц, обитающих на острове, бразильское правительство не смогло построить здесь небольшой автоматический маяк — птицы буквально заливали постройку своим пометом. И сейчас лишь маленькая часть недостроенного маяка торчит из-под толстого слоя гуано.

В бинокль хорошо видны скалы с узенькими карнизами, на которых сидят птицы. Они то срываются группами в воду в поисках рыбы, то возвращаются на скалы к своим гнездам — отвоеванным друг у друга маленьким площадкам. На них лежат по одному, по два зеленоватых каплеобразных яйца: один конец тупой, а другой очень острый. Такое яйцо, если даже его подталкивать, не свалится вниз, в пропасть, оно будет крутиться па одном месте.

Бинокль опускается вниз, к подножью скал, на торчащие из воды камни. Но что это? Глаза, что ли, устали? Кажется, будто камни шевелятся… Нет, дело не в глазах — камни действительно шевелятся! Но только не сами камни, а тысячи коричневато-зеленых большущих крабов… Сильная волна пенным шлепком сбрасывает крабов прочь с камня. Но стоит ей схлынуть, как на обломок скалы со всех сторон карабкаются сотни плоских глазастых существ. Более крупные отталкивают, щиплют своими клешнями слабых, мелких крабов и занимают самые лучшие места — в центре камня, где больше солнца и тише волна. Но крабы не только нежат под лучами солнца закованные в панцири тела. Они зорко следят за птицами. Вот одна из них уронила в воду рыбу — тотчас крабы дождем сыплются с камня вниз. Надо полагать, что сейчас там, в глубине, произойдет короткая схватка из-за нежного рыбьего мяса. Через несколько минут от рыбы ничего не остается: сильные крабьи челюсти-жевала пережуют все — мясо, кости, плавники, чешую и жабры… Кроме крабов, у острова много и раков-лангустов. Во французской лоции сказано, что их можно добывать здесь при помощи обыкновенной палки с гвоздем…

— Такую снасть можно сделать запросто, — говорит Петрович, внимательно и настойчиво вглядываясь в каменное капитанское лицо.

Мы поддерживаем боцмана — действительно, всего час-другой, и набьем полную лодку раков, наловим крабов, а я сделаю фотографии птичьего царства. Ведь вон там есть маленькая бухточка — как раз для нашей лодки. Час-другой, но зато сколько впечатлений!

— Яешню можно превосходную заделать, — вставляет свое замечание кок, — говорят, яйца диких уток очень питательны.

— Нет тут уток, — решительно возражает капитан, — а яичницу ты все равно пережаришь или пересолишь… Штурман, полный вперед!

Не соблазнили мы капитана ни лангустами, ни яичницей. «Олекма» ложится на левый борт, и вот остров уже исчезает за кормой, а мы, поскрипывая зубами от разочарования, расходимся по рабочим местам. Разрешения на посещение острова у нас нет…

Ну что ж, прощай, Святой Павел! Разошлись наши дорожки и навряд ли сойдутся еще когда-нибудь.

Медленно, неторопливо потекли однообразные душные трудовые дни: утром, днем и глубокой ночью — станции, через день, а то и каждый день — ярусы. Ребята научились быстро и сноровисто управляться с гигантским переметом, и теперь на постановку и выборку яруса уходит в два раза меньше времени, чем в начале рейса. Вот и сейчас ярусоподъемная машина вытягивает из воды мокрую хребтину, поводцы, поплавки…

Бригадир с вечной сигаретой в зубах стоит на помосте. Одной рукой он держит рычаг, регулируя скорость вращения шкивов на ярусоподъемнике, другой подправляет хребтину. Рядом Владик Терехов. Чуть щуря светлые, немного близорукие глаза, он укладывает хребтину в ящике. Он, как всегда, с открытой головой и без рубашки. Широкие плечи его и сильная спина гимнаста окрасились в светло-шоколадный цвет, а волосы на голове стали совершенно белыми. Владик давно соорудил себе деревянную кровать и спит под открытым небом. Спит даже тогда, когда с низких лохматых туч сыплет мелкий, въедливый дождь, — закаляется.

У борта, встав на специальную скамеечку, коплает, то есть скручивает поводцы, худощавый молчаливый Вася Носов. На голове его повязан носовой платок, а на груди синеет татуировка: «В любви счастья нет». Однако все матросы считают, что Васька самый счастливый: накануне выхода в рейс он женился на симпатичной бойкой девчонке и получает каждую неделю от нее по две-три радиограммы. Получив от радиста белые, испещренные нежными словами, он забирается куда-нибудь подальше от шума и вчитывается в текст очередной радиограммы. А потом смотрит в воду и улыбается своим, наверное, очень хорошим мыслям…

Вместе с Васей скручивает поводцы матрос первого класса Володя Пузыня. Он фотограф и делает с помощью «Киева» превосходные снимки.