Жак-Ив Кусто - Затонувшие сокровища

Всякий раз перед погружениями новичков происходила торжественная церемония — тщательно взвешивали пассажиров «блюдца». Теперь же вес каждого известен, и Фалько остается лишь — в зависимости от комплекции своего спутника — прицепить к «блюдцу» или отцепить от него свинцовые грузы.

На ярко освещенном юте каждый занят своим делом. Ру отсоединяет аккумуляторные батареи, находившиеся до последней минуты на подзарядке. Давсо проверяет исправность фотовспышек. Бонничи с Фалько подвешивают две чугунные чушки по 25 килограммов, которые после погружения навечно останутся на морском дне. Тут же заполняются кислородом баллоны и устанавливаются ящики с поглотителем углекислого газа. К трем часам утра все налажено и проверено. Первым в «блюдце» забирается Фалько. Наступает мой черед. Вскарабкиваюсь на нашего огромного желтого краба, проскальзываю в узкий люк и опускаюсь в стальной купол. Фалько осторожно и тщательно задраивает люк. Пока он устраивается на своем рабочем месте, я успеваю произвести ряд переключений на пульте управления, включаю нагнетатели воздуха и кислорода, проверяю вспышку, прожекторы, фото- и кинокамеры, Фалько регулирует расход кислорода, в последний раз сверяет гирокомпас «блюдца» с компасом «Калипсо» и по телефону передает, что мы готовы к погружению.

Чувствуем, как нас приподнимают. Некоторое время висим над палубой, через иллюминаторы видны заботливые и напряженные лица наших товарищей. Затем с легким шуршанием «блюдце» опускается и входит в свою родную стихию. Над головой раздаются резкие удары — это Бонничи сперва отцепляет «блюдце», затем отсоединяет строп и телефонный кабель. И вот мы на свободе, Фалько включает на несколько секунд водометные двигатели. Воздушные пробки, образовавшиеся в трубах, прогоняются через сопла, и мы медленно «идем ко дну». Лишь клин света нашего прожектора пронизывает кромешную тьму ночных пучин. Почти все время одна или две акулы кружат возле «блюдца». Искоса следя за ними, Бонничи провожает нас, погружается еще на несколько метров, протирает напоследок наши плексигласовые иллюминаторы и, устремившись вверх, исчезает.

Включаем эхолот. С помощью специального переключателя направляю ультразвуковые сигналы вверх и выясняю, на какой глубине мы находимся, проверяя при этом правильность показаний манометров. Направляю затем сигналы в глубину, чтобы установить точное расстояние до дна и скорость нашего погружения. Посылая сигналы вперед, заранее узнаю о еще невидимых препятствиях на нашем пути. По эхограмме мы можем судить о приближении подводных слоев, которые вчера еще казались таинственными. Глубинные слои рассеивания — это горизонтальные водные слои, находящиеся на различных глубинах, обнаружив которые эхолот посылает отчетливые сигналы; однако в них надо разобраться, чтобы не спутать их с сигналами, получаемыми со дна [1] Океанографам хорошо известны эти «слои рассеивания», которые эхолот отмечает как «дно»; их существование объясняется резкими изменениями плотности воды или скоплениями планктона. ( Примеч. ред. ) .

Благодаря «ныряющему блюдцу» мы смогли установить, что в этих слоях постоянно накапливаются очень мелкие организмы, и это сильно снижает видимость. Ночью они поднимаются к поверхности моря, и мы их почти мгновенно проходим, днем — опускаются на несколько сотен метров. Такой ритм дыхания моря регулируется солнцем, так же как пение птиц. Эти грандиозные суточные миграции охватывают миллионы тонн планктона и влияют (прямо и косвенно) на весь цикл жизни морей и океанов.

Одна из задач, стоящих перед нами, — исследование гигантских ежесуточных миграций по вертикали, этого грандиозного прилива жизни. Когда спускаются и поднимаются мириады мельчайших организмов, вслед за ними спускаются и поднимаются целые скопища более крупных и подвижных морских обитателей, питающихся ими. Жители верхних этажей — рыбы, обитающие ближе к поверхности, — следуют за этими организмами вниз до определенной глубины. Жители нижних этажей — кальмары и малоизвестные нам рыбы — следуют за ними вверх до соответствующего уровня. Мы чаще погружаемся ночью, так как только ночью на глубине от 200 до 300 метров мы можем увидеть тех животных и рыб, которые днем недосягаемы для «ныряющего блюдца».

Несметное множество мелких блестящих рыбешек днем скрывается в углублениях скалистых круч, и только ночью они всплывают до уровня 150–300 метров, где простираются эти удивительные слои, и питаются крошечной добычей. А ранним утром весь этот серебристый народ торопливо возвращается в свое жилье. Но горе тому, кто не успеет вернуться домой! На наших глазах с запоздавшими зверски расправляются крупные хищники, с восходом солнца приплывшие в эти глубины из поверхностных слоев.

Море тоже имеет свои времена года. Оно цветет, как наши луга, особенно весной и осенью. Каждую неделю мы наблюдаем появление все новых видов — целые полчища вступают в борьбу за существование в морских глубинах.

Когда свет нашей фары тускнеет, мы уже знаем: скоро дно. Наше «блюдце» скользит на глубине 45–50 метров над дном, покрытым песком и детритом. Фалько одним движением поворачивает рукоятку, и часть балласта бесшумно отделяется и падает на песок, а наше «блюдце», облегченное таким образом на 25 килограммов, продолжает свой путь. Погружение замедляется, и мы совершаем очень мягкую посадку, без единого толчка.

— Мы килограммов на десять тяжелее, — сообщает Фалько и нажимает на кнопку пуска балластного электронасоса. Меньше чем за минуту 10 лишних литров воды сбрасывается обратно в море, и «блюдце», слегка покачиваясь, готово вновь ринуться вперед. Тогда Фалько включает двигатель, наша подлодка-малютка трогается, мы по гирокомпасу плывем под уклон вдоль уступа и вскоре достигаем 60-метровой глубины. Здесь начинается та самая вторая круча, которую я видел в 1952 году, погружаясь с аквалангом.

Когда мы проплываем над резко очерченным краем кручи, Фалько переводит рычаг вперед, и за три секунды 70 килограммов ртути перетекает в крайний передний резервуар. «Блюдце» наклоняется под углом 35°. Но это далеко не достаточно. Тогда мы начинаем спускаться зигзагами, как слаломисты, вдоль коралловой стены.

Флора и фауна второй кручи на глубине 70 метров довольно богаты и необычны. Но затем подводный мир постепенно беднеет. Формы становятся однообразнее, цвета бледнеют. Вскоре, на глубине 100 метров, мы оказываемся над горизонтальной плитой, изборожденной трещинами. Этот своеобразный тротуар, который мы видим при каждом погружении, возможно, в древности был материковой отмелью Красного моря. Через несколько метров перед нами разверзлась беспросветная мгла таинственной бездны. Это третья круча, о существовании которой мы никогда не узнали бы, если бы не наше «ныряющее блюдце».