Теодор де Визева - Необычные люди и авантюристы разных стран

Я начну, если вам будет угодно, с описания жилища. Ибо, несомненно, в целом в названных провинциях жилище весьма добротно, особенно в сравнении с Германией: в каждой комнате находится лишь две кровати, одна для господина и другая для его слуги, на обеих кроватях перовые перины, и в комнатах хорошо топят. Нигде также не готовят лучше таких разнообразных супов, пирогов и печений. Едят там обычно хорошую говядину и телятину, но лучше там баранина – и до такой степени, что ради жаркого из бараньей лопатки, приготовленной с луковичками, – как готовят во всех областях Франции, – вы охотно откажетесь от самого изысканного стола. Куры и каплуны, кролики, фазаны, куропатки, – все это в изобилии, по доступной цене и хорошо приготовленные, и нигде я не встречал такой жирной и великолепной дичи, поскольку по обычаю этой страны здесь охотятся на диких животных не иначе, как в сезон, наиболее подходящий для каждого из них.

Из всех названных стран лучшей для проживания и наиболее приятной для общения благородных людей является именно Франция… Французские женщины выполняют любую работу, потому-то именно они в основном и заняты торговлей, по большей части в мелких лавках. Они, как правило, довольно красивы, хотя и не так, как женщины Фландрии, но любезны и вежливы, и существует обыкновение целовать их в щеку в знак уважения и из вежливости. Во многих провинциях женщины умеют брить бороды и делают это лучше всех в мире, с ловкостью и проворством поистине замечательными. Они страстно любят застолья и празднества, и все благородные дамы и девицы страны танцуют с бесконечной грацией и изяществом…

Мужчины обычно маленького роста, собой невидные, за исключением людей благородных, среди которых многие имеют весьма приятную наружность. Сии дворяне заняты большей частью на военной службе, в то время как другие вместо этого состоят при особе короля, получая от него плату за обязанность находиться при дворе четыре месяца в году. Когда дворянин отслужит срок, он может уезжать куда ему заблагорассудится. Чаще всего дворяне возвращаются в свои замки и дома, которые всегда окружены лесом, и они проводят свой досуг в охоте, и живут там весьма недорого. Сии дворяне освобождены от всех платежей и налогов, в то время как их подневольные крестьяне угнетаются и унижаются хуже собак или настоящих купленных рабов. Я добавил бы, что дворяне и простонародье, купцы и особы всякого звания и состояния, словом, все французы, показались мне жадными до развлечений и веселой жизни и настолько склонными к удовольствиям во всякой форме, что задаешь себе вопрос, возможно ли так предаваться праздности. И заканчивая рассказ о французских дворянах, я скажу, что за огромное число преимуществ, привилегий и милостей, которыми они наделены в избытке, они более, нежели подобные им в других странах, должны благодарить Бога, ибо они знают, что с момента, когда природе было угодно произвести их на свет дворянами, им никогда не умереть с голода, никогда не выполнять презираемую работу, которую делает у нас большинство благородных людей, среди коих лишь малая толика может жить соответственно своему происхождению…

Города и деревни названных провинций далеко не обладают красотой городов и деревень в Германии и Фландрии; это относится как к площадям и улицам, так и к домам и другим общественным строениям, но обычно там можно увидеть очень красивые церкви; во Франции нет более или менее большой церкви, где мы не могли бы слышать круглый год фигуральную музыку 49 49 … фигуральную музыку …– в религиозной музыке в 17-19 веках так называлась музыка, написанная с соблюдением меры и такта, в противоположность хоральной музыке. и где не служилась хотя бы одна месса в день. В каждой из этих церквей есть шесть-восемь мальчиков, одетых в красное, словно наши итальянские каноники, их учат петь и прислуживать во время мессы…

Покойников, за исключением благородных и богатых людей, хоронят вне церковной территории, но еще печальнее то, что кладбища не обнесены оградой, и, таким образом, вы можете видеть в деревнях разбросанные могилы, словно бы те, кто там покоится не христиане вовсе, а евреи… Повсюду правосудие вершится со всей суровостью, и все дороги густо усеяны виселицами, которые никогда не пустуют… Таковы некоторые особенности страны Франции, но я не сказал здесь о многих других, упомянутых мною ранее по ходу моего рассказа.

Из этих «особенностей, упомянутых ранее», самой неприятной для нас является та, с которой добрый каноник, к своему несчастью, имел случай познакомиться в одной деревне в окрестностях Гайона, где он со своим господином нашел ночлег. «В этой местности к часу ночи, – сообщает он нам, – кто-то украл у меня с ленчика седла котомку, к нему притороченную, где, помимо предметов обихода, были бумаги и некоторая сумма денег, составлявшая, насколько я припоминаю, десяток дукатов. И так же, как я обязан был похвалить немцев и фламандцев, находя их в высшей степени законопослушными и чистосердечными, даже самых бедных и отверженных среди них, так же я не считаю себя обязанным скрывать истинную сущность французов, заставляющих нас страдать от их отвратительных проделок, и еще: совершенно точно, что во всех французских провинциях угнетение дворянами – которые нигде не живут в такой роскоши и свободе, как здесь – народа мне показалось настолько порочным, насколько сие можно вообразить.»

Очевидно, кража «котомки» с «десятком дукатов» была для Беатиса «отвратительной проделкой», которую трудно забыть; и нельзя не пожалеть, что во время путешествия по Германии ему не довелось хотя бы раз повстречаться с теми самыми «разбойниками», о чьих многочисленных лихих подвигах, услышанных от сотрапезников и хозяев гостиниц, ему так нравилось рассказывать нам. Но строгость его суждений относительно французского характера полностью, на наш взгляд, компенсируется воодушевлением, с которым на протяжении всего «маршрута» он описывает яркую красоту морских и речных берегов, парков и садов, величественность церквей и замков, роскошь и изящество празднеств и, в особенности, ни с чем не сравнимое великолепие французской кухни. По существу, вопреки суровости его выводов, мы видим, что ни в Германии, ни во Фландрии, ни даже в «прекрасной Италии» жизнь ему не кажется такой приятной, как во Франции, со всем ее восхитительным разнообразием тех удовольствий, где есть место и чувствам и рассудку; и мы замечаем, как ему самому хочется подражать этим любезным хозяевам, которым, по признанию де Беатиса, нет равных в «любви к развлечениям и веселой жизни».

Любопытно, но Париж, может, единственный город, не произведший на него благоприятного впечатления. Напротив, «итальянский» облик Лиона привел его в совершенный восторг, и об этом городе он оставил простое, но поистине поэтическое описание; столица же королевства, увиденная им вначале с высоты Нотр-Дам, и с которой впоследствии он имел возможность познакомиться на досуге получше, показалась путешественнику огромным городом, скорее странным, чем красивым. Ему не понравилось все, даже собор, хотя он без конца восхищался руанскими церквями, и можно подумать, что все свои хвалебные эпитеты наш каноник растратил на собор в Бурже, или на соседнюю Сент-Шапель. Но эти антипатии не помешали ему и в этот раз, как всегда, выполнить с честью свою обязанность наблюдателя людей и событий, так что многие страницы, посвященные Парижу того времени, наполнены чрезвычайно интересными подробностями: