Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Лесной следователь

– Интересно! Посещают, филины, моё дупло? – думаю я, – Или нет? Надо посмотреть!

Я протягиваю руку вперёд, чтобы отодвинуть очередной зелёный зонт – и вижу на нём большие, белые кляксы.

– О! Помёт! – радуюсь я, – Птичий помёт!.. Свежий! Последний дождь его не смыл! Значит – уже, после него…

Значит, рыбные филины часто сидят в кроне этой ели! Обжили-таки, моё дупло!!!

Я так рад, этому! Это дупло – полностью, дело моих рук. Так приятно, когда твой труд оказывается востребованным…

Всё-также, по лопухам, я подгребаю к дереву с дуплом. По свисающему до земли, полуобломанному суку, я взбираюсь на ствол «ивового баобаба», под самое дупло. Теперь, от моего лица до нижнего края дупла – два метра расстояния. Я вижу, что края входного отверстия ободраны! Красноватая кора ивы неряшливо свисает, узкими лохмотьями, по бокам входа.

– Это, она – когтями?! – я, пока на расстоянии, внимательно изучаю красные завитки ивовой коры, – Пыталась расширить вход?!.. Ну, да! Конечно! Низ входа – узкий!

При создании дупла, прошлой весной, я не обратил внимания на то, что вход в дупло, в своей нижней части, сужается в узкую щель.

– Как я, этого, сразу не заметил?! – корю я себя.

Я вытягиваю руки вверх и едва дотянувшись, берусь пальцами за край входа. Свободно повиснув в воздухе, я подтягиваюсь на руках, как на турнике и забираюсь в дупло…

Птицы в дупле нет. Только древесная труха, на днище, утрамбована широким углублением, по размеру сидящей птицы.

Устроившись поудобнее в дупле, я вытаскиваю из ножен свой тесак и начинаю подрубать белую, живую древесину ивового баобаба, расширяя низ входного отверстия…

– Вот!.. Так-то будет получше! – разговариваю я, сам с собой, – И не просто получше, а значительно лучше!

Как я понимаю, в этом году филины используют моё дупло только иногда, до кладки дело не дошло. Или доходило? Да кладка погибла? Откуда я знаю…

Я выглядываю из дупла наружу, чтобы посмотреть вокруг, на природу. Высоко над землёй, на уровне крон мощных ив, я чувствую себя так хорошо! Всё-таки, что-то в человеке есть, от обезьян…

– Пшиш! Пшиш! – слышу я, негромкие звуки.

Я поворачиваю лицо влево – в кроне соседней ивы перепархивают две птички. Бурые, с воробья размером, а спинки – ярко-жёлтые, апельсиновые!

– Пшиш! Пшиш – пшиш!

– Это же жёлтоспинная мухоловка!! – улыбаюсь я им, – Прилетели!

Коротко перепархивая по веткам, птички гоняются друг за другом. И пшикают друг на друга.

– Хм! Смешно, – улыбаюсь я, – Они не цикают, а пшикают!.. Чего, только, не бывает!

Я опускаю глаза вниз… и мой взгляд упирается в широкую, бурую спину медведя! Взрослый зверь кормовым ходом движется по пойме, метрах в тридцати от моего дерева. Я спокойно смотрю на него сверху, из филинячьего дупла…

Медведь тянет поперёк речной долины, от речки к подножью её склона. Я посматриваю на него сверху. Я жду, когда он пройдёт…

– Ушёл… Нужно и мне, вниз спускаться! – деловито думаю я, выбираясь из дупла ногами вперёд, лицом к стволу дерева, – Здесь, наверху, конечно спокойней! Но, не век же мне здесь сидеть?

Довольный усовершенствованием филинячьего дупла, я спрыгиваю на землю. И первым делом, настороженно озираюсь по сторонам…

Возвращаясь домой, я закручиваю свой маршрут по сырым ольховникам Банного ручья. Здесь – тоже, массовые кормёжки медведей! Я берусь за подсчёт поедей…

Уже на выходе к дому, я останавливаюсь и заношу в свой дневничок последнюю арифметику: соссюрея Фори – сто тридцать пять скусов, дудник – шесть, лилия Глена – один скус, борщевик – восемьдесят скусов, бодяк – пять скусов…

Тятинский дом. Все научники откочевали на юг. Мы остались вдвоём – я и Ольга Анисимова, орнитолог нашего заповедника. Стоит, обычный для Кунашира, плотный туман. Выйдя из дома, я стою на улице и смотрю на лес…

В голове роятся тяжёлые мысли: «Вот и ещё один день пролетает. Сегодня – уже двадцатое мая! Двадцатое… А, я – ещё и не начинал работать, в качестве ботаника!».

– Планы! Мечты! – мысленно передразниваю я, сам себя.

Кругом сыро, холодно и серо. Прямо, как у меня на душе…

Из дома выходит Ольга. Присмотревшись к погоде и природе, она подходит ближе: «Саш! Ты что, такой злющий, ходишь? Чернее тучи».

– Напарника, Оля, нет! – оборачиваюсь я к ней, – До сих пор! А мне – нужен не просто напарник, а помощник! Представь! Я – геоботаник. Для того, чтобы выяснить, какие у нас березняки, я закладываю в них пробные площади. Березняк с покровом из вейника представляет одна площадь, другая площадь характеризует березняк с подлеском из бамбука… А, на нашем острове, всех ельников – пихтарников, ивняков – дубняков – не перечесть! А, я – работаю один! Знаешь, как я работаю?

Анисимова молчит.

– Сначала, я выбираю место в лесу, под пробную площадь. Теперь – нужно отмерить стороны этой площади. Обычно, сторона составляет пятьдесят метров. А, в разреженных массивах – и семьдесят метров. А, как мерить? У меня верёвка – пятьдесят метров. Я её разметил на отрезки по десять метров. Я привязываю конец этой верёвки за ствол углового дерева и растягиваю её по стороне пробной площади. Бросаю, оставляю верёвку на земле! И возвращаюсь обратно – чтобы отвязать её начальный конец. Потом – я снова прохожу на конец, лежащей на земле верёвки, поднимаю этот конец и сматываю верёвку… Это – только одна сторона! А всего сторон, у площади – четыре. И я, все четыре раза, привязываю, разматываю, возвращаюсь и отвязываю начальный конец верёвки, возвращаюсь… И так – я хожу туда-сюда по сторонам, прежде чем замкну четырёхугольник площади!

– Да! – «крякает» Анисимова.

– Но, это – только начало! Теперь – нужно сделать таксацию. Измерить диаметры всех стволов деревьев на площади. Это выглядит так:

У меня в руках – мерная вилка. Это – такой большой, деревянный штангенциркуль. Подойдя к стволу, я измеряю его диаметр этим штангенциркулем. Потом – я беру, зажатый подмышкой, мой тесак и делаю затёс на стволе – для того, чтобы пометить обмеренный ствол. Иначе – сам запутаешься… Значит, делаю затёс и сую нож обратно, подмышку.

– Зачем подмышку? – спокойно спрашивает Ольга, – У тебя – ножны, на поясе.

– Ха! – нервно хмыкаю я, – Облепленное смолой лезвие не лезет в ножны!.. Потом – я достаю ведомость таксации и ставлю точку напротив нужного диаметра нужной породы дерева. Это – одно дерево…

– Да, – сочувствует мне Ольга, – Кошмар…

– Это не кошмар! – горячусь я, – Это – идиотизм! Нужно быть идиотом, чтобы делать такую работу… Вот и получается! Что, работать – идиотизм. А, не работать и просто сидеть на кордоне – это… это форменное скотство!

– Саш! Знаешь что? – вдруг, говорит мне, Ольга, – Я, пока, свободна от своей работы по чайкам. Давай – я с тобой пойду?! Буду тебе помогать!