Вася Дикий - Взрослые. Книга 1

– Интересно, какой бы она была, если бы не её мамаша?

– А?

– Ну, как ты думаешь, люди уже рождаются с какими-то качествами, или это всё воспитание?

– Не знаю… может, и то, и другое?.. Например, Сим.

– Ну.

– Ну вот они – близнецы, но совсем разные, хотя и воспитывались одними и теми же родителями.

– Тогда это доказывает, что всё заложено изначально.

– Не, тогда бы воспитание вообще не имело значения… наверно…

– А может, оно никак и не влияет, а? Мы же не можем сравнить одного и того же человека при разном раскладе.

– Но, по идее, – Дин всё думал о сестричках Сим и их «близняшках», – и генетический материал у них идентичный…

– Может, вопрос не только в «материале»? Душа там какая-нибудь.

– Короче, я не знаю…

Сандерс не был склонен к пространной философии, он тяготел к точным наукам и среди цифр и формул ощущал себя как рыба в воде. А сейчас беспомощно барахтался в потоке мыслей и слов своей болтливой собеседницы.

– Знаешь, я иногда думаю, какой бы я стала, если бы у меня не было родителей. Может, всё сложилось бы по-другому? На меня бы не давили их запреты, и… я была бы… свободнее, что ли…

– Ты меня извини, – Дин чуть ли не подавился, – но я помню время, когда их запреты не действовали.

– Я не об этом, – Чес злобно сверкнула глазами. – Я про внутренние запреты. Которые ограничивают мою душу, а не тело.

«О чём она?!» – взревел вскипевший мозг паренька.

– Но запреты идут и от общества, – брякнул он наугад, вспомнив последнее обсуждение нравов Европейского Средневековья на уроке истории.

– Да… ты прав…

Дин просиял. «Красава». Ткнув пальцем в небо, попал именно туда, куда стоило метить. Чес замолчала и погрузилась в раздумья.

– Я со следующей недели иду работать в Глумаркт, – сообщил Сандерс, когда молчание слишком затянулось.

– М…

– Мистер Чен обещает мне пятидесятипроцентную скидку на весь товар.

– А зарплату он тебе обещает?

– Ну… да… небольшую…

– Он тебя использует, Дин. Ты не в курсе, что у него никто долго не задерживается? Думает, что мы все глупы донельзя.

– Кто мы?

– Да подростки. Малолетки, как он нас называет. Сама слышала. Ну, насчёт некоторых оказывается прав… Короче, он вечно будет находить недостачи, которых не существует, вычитывать с тебя, в итоге ты ему окажешься ещё и должен.

– Думаешь?

– Иногда, – засмеялась Чес.

– Что иногда?..

– Думаю иногда. В отличие от некоторых…

Чуть поодаль бежали Джереми, Вик и Лесли, которых Джей Фокс упоминал в своём «докладе».

– Я не собираюсь так рисковать, мы уже попали, – чуть ли не шептал капитан «Пантер» Джереми Чейс. – Тебе-то, Вермут, ничего – дерёшь глотку и ладно, а нас и так могут отстранить, но пока тренер обещал впрячься, так что, может, пронесёт. Хотя мы ещё не знаем, сдал ли нас кто-нибудь в своих «мемуарах».

– Ну и хер с тобой, – бросил Лесли и свернул с тропинки, протаривая новую дорогу к месту ночного веселья.

Добравшись до поляны, он нашёл кусты, в которых были спрятаны остатки алкоголя, припасённого на опохмел – только последний идиот сдал бы преподам всё подчистую. Вермут откупорил бутыль пива, залудил её несколькими глотками и посмотрел на небо. Чистое, лазурного цвета, с распластавшемся ярким солнцем. Воздух свежий и приятный, будто созданный для того, чтобы дышать полной грудью. Лесли вдохнул и расплылся в безмятежной улыбке.

Этот разгильдяй был известен всей молодёжи Ричвиля как солист школьной рок-группы «Дор-Блю». Он был бунтарём и не признавал правил. По крайней мере, так о себе заявлял. Никогда не прочь выпить и побеспредельничать. Не гнушался запрещённых препаратов, за что отчасти получил своё прозвище – ЛСД, которое расшифровывалось как «Лучший Среди Других». «Другими» называли тех, кто не подпадал под общественные стандарты. Девочки просто визжали от него, особенно неоперившиеся малолетки и те, кто не осознавал ценность морали.

Название группы брало истоки у любимого вкусового сочетания вокалиста, перекликающегося с фамилией: Лесли превосходно себя чувствовал, попивая вермут вприкуску с сыром Дор Блю. Такое, можно сказать, элитарное пристрастие ему привили родители, не подозревавшие, что их сыночек таскает пойло из шифоньера. Они были очень состоятельными людьми, хотя их отпрыск предпочитал отождествлять себя не с зажравшимся мажором, а с ребёнком из неблагополучной семьи, отец которого отбывает не первый срок, а мать прикладывается к бутылке и таскает в дом вонючих дальнобойщиков, заставляющих её визжать, как свинью резаную. Такой образ ему казался ближе его душевному укладу и духу группы, название которой хоть и брало истоки там, где брало, расшифровывалось вполне конкретно: сокращение от «Дорогая, блюю». Так просто и приземлённо. В этом был весь Лесли: сегодня в кожаном кресле пьёт вермут с Дор Блю, а завтра уже блюёт на очередной девке, готовой раздвинуть ноги по первому щелчку пальцев.

Он вечно играл на грани и впадал из крайности в крайность, вторя досадному мезальянсу между внешней гармонией семьи Вермутов и внутренним разладом. Огромный дом, машины, деньги и связи. Жестокий тиран отец, подавлявший всех авторитетом и угрозами лишить финансовых дотаций. И мать – слабовольная неврастеничка, вымещавшая недовольство жизнью на нерадивом сынке, презиравшем их обоих.

Часто Лесли запирался в своей комнате и подбирал аккорды любимых песен «Нирваны». Он представлял себя живущим во времена Курта Кобейна и Ривера Феникса, почившего от передозировки. Внутреннее стремление к смерти, как говаривал Федерн, мортидо, толкало Вермута на «передозировку» везде и всегда. Он не знал меры ни в чём: будь то алкоголь, сигареты, женщины или наркотики. Он мог смеяться до потери сознания или впадать в депрессию сравнимую с апокалипсисом. Его часто посещали мысли о самоубийстве. Останавливало одно – он ещё не достиг того уровня, чтобы уйти, оставив след в сердцах людей навечно. Это было единственным, что казалось стоящим, – сотворить то, что переживёт поколения и заставит помнить тебя всегда. Создав это, можно и умереть.

Когда все вернулись с пробежки, Лесли уже сидел поодаль от палаточного городка и что-то воодушевлённо бренчал на гитаре.

– Я смотрю, ты быстро бегаешь, – Хэкмут заподозрил неладное.

Тот кивнул и продолжил играть.

– Эй, Вермут, я, кажется, к тебе обращаюсь!

– Я сделал ваш дурацкий кросс, что ещё нужно? – бросил парень, не отрываясь от струн.

Датчик кипения Уилла начал зашкаливать, что отчётливо показали его встопорщившиеся усы; но его позвали на обед, и голод пересилил злость. Оно и ладно, связываться с этим сорванцом было себе дороже: в конце прошлого года ему перешёл дорогу преподаватель биологии, поставив за итоговый тест неуд – вскоре школа лишилась одного из биологов, которого якобы поймали на взятке, а Вермут окончил курс с отличием. Его отец не поощрял выходок сына, но когда речь заходила о престиже семьи, он использовал всё своё влияние, чтобы крайними оказались не её члены. Так что лучше перекус, чем топорщащийся ус, как говаривал дед «малыша» Уилла.