Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника

Кальдера! Перекур, в лагере. Я отвлекаюсь на минуту, чтобы проверить свою зарубку. Сегодня, через трое суток, высота аралии увеличилась на тридцать пять сантиметров.

– Значит, – прикидываю я вслух, стоя перед зарубкой, – За сутки – больше одиннадцати сантиметров роста! Это, если не забывать про наступивший июньский холод!

Гружёный, под рюкзаком, я прохожу по тропе над Озёрной к морю и здесь, разворачиваюсь на север. Теперь – скакать по валунному охотскому побережью, до кордона заповедника в местечке «Алёхино». Мне, сегодня, не до зелёной охоты – я прыгаю с камня на камень, с камня на камень…

Утро. Я выхожу из двери балка Алёхинского кордона. Передо мной распахнута миниатюрная Алёхинская бухта. Выдающаяся горбом в море, лесистая сопка справа, напоминает гору Артека. Аю-даг, по-моему. Стоит высокая облачность. На море тихо.

С самого утра, у меня – поток гербарных сборов! Я закладываю «траву на сушку». Сегодня, вся моя работа проходит на низкой морской террасе бухты местечка «Алёхино». Стоит пасмурный день. Парит. Сквозь туман пригревает солнце. Душно и влажно. Как в бане…

– Земляника! – я опускаюсь на корточки, в цветочную радугу разнотравья, – Цветёт!

Определитель показывает мне, что у нас, земляника – «иезская». Я выкапываю четыре экземпляра земляники, в гербарий. В шаге – клевер, в шаге – вика, в шаге – ландыш…

– Кстати! – я разговариваю сам с собой, подбираясь к ландышам своими грязными руками, – Ландыш, у нас, называется «ландыш Кейске»! С большой буквы – значит, назван в честь какого-то Кейске. Наверняка – он тоже японец.

К вечеру под потолком и этого кордона будут висеть мои, до предела заполненные образцами растений, гербарные рамки!

В разнотравье, среди зарослей морского шиповника, мне встречаются и сиреневые пирамиды соцветий кокушника, сантиметров тридцать пять – сорок высотой.

– Кокушник камчатский! Привет! – радуюсь я, – Семейство орхидные, третья категория редкости! Раньше, тебя называли любкой камчатской.

Вскоре, я нахожу очень крупный экземпляр кокушника! Сиреневая пирамидка его соцветия существенно возвышается над окружающим разнотравьем.

– Ух, ты! – я восхищённо стою перед сиреневым султаном, – Ка-кой!.. Вот это орхидея!.. А, что? Я, ведь, могу тебя измерить!

Я торопливо достаю свою рулетку: «Высота – пятьдесят четыре сантиметра! Кокушник! Да ты – гигант!».

Невдалеке стоят чудесные кусты красоднева! За огненно-рыжие колокольцы цветов, в Сахалинском детстве, мы их называли рыжиками.

– Интересно, а сколько будет – этот красоднев? – озадачиваюсь я, примеряясь рулеткой к стрелке с рыжими колокольцами…

– Сто двадцать два сантиметра! Красоднев Миддендорфа, сто двадцать два сантиметра! – радуюсь я, – Это впечатляет!

Слева, из-под скалы, на песок песчаного пляжа морского берега, бьёт родник горячего источника. Парящий ручей извивается по пляжу, в сторону моря. Недалеко от берега ручья, среди местинки разнотравья, стоят кусты ирисов. И я вижу крупный, пурпурный цветок.

– Ирис! И уже цветёт! – восторгаюсь я, – Какой цветок! Крупнющий!

– Ну, здесь-то – всё понятно! Это влияние горячего источника! – качаю я головой, – Это называется «фенологическая инверсия»!..

Вечереет. Я на кордоне. Один…

День за днём подрастающий травостой, уже достиг высоты ста пятидесяти пяти сантиметров! Это – уровень моих глаз. Обзор резко ограничился. Рыскать по лесам в-одиночку стало совершенно неуютно. Лесная жизнь Кунашира, вдруг открылась мне совершенно неожиданной гранью: внимательно посмотрев вокруг себя, я вдруг осознал, что холодок тревоги, исподволь точивший мою душу последние дни – совершенно не напрасен. Здесь, всё говорит о близком присутствии медведей! Куда ни брось взгляд…

Утро. Балок Алёхинского кордона. Сегодня, я ухожу на обследование лесных окрестностей местечка Алёхино. Потому что морские террасы мною уже отработаны.

Я один. Как всегда, один. От устья речушки Алёхина, я заворачиваю в широкое «устье» её распадка… На ровных участках я мало что вижу впереди себя. Поэтому, я стараюсь двигаться вдоль склонов – тогда я, хоть, вижу, что делается с трёх сторон от меня.

Вот, впереди, среди зарослей бамбукового дубняка, выделяется толстый ствол дерева!

– Ух, ты! Какой! – я гребу по бамбуку, к этому гиганту…

Над уровнем высокого, по грудь, бамбука, на добрый метр возвышаются разрозненно стоящие повсюду, побеги какалии мощной…

Всё! Догрёб! Я упираюсь в вертикальную колонну светло-серого ствола.

– Бархат! – я трогаю аккуратные, пружинящие под пальцами, желваки коры, – Пробка!

Пробковый, мягкий ствол – это гарантия того, что это – бархат сахалинский, а не ясень.

– Эгей! Это я здесь! – предостерегающе кричу я, озираясь по сторонам.

Я закрепляю конец своей жёлтой, матёрчатой рулетки за заусеницу коры и начинаю продираться по лопухам, вокруг колонны ствола…

Всё! Вот конец моей рулетки.

– Так, два метра тридцать пять сантиметров! – громко говорю я, сам себе, – Если разделить на число «Пи», то получится диаметр ствола. Диаметр ствола этого бархата… семьдесят пять сантиметров! Класс! Это – самый большой диаметр бархата, в моей диаграмме!

Видимость закрывает буйная пышность широколиственного леса, и тревога колокольчиками звенит в моей голове. Но, работу никто не отменял. Я шагаю дальше…

Вот и новый образец, в гербарий! Я снимаю рюкзачок и приседаю над ним, чтобы вынуть гербарную папку. Но, теперь – я с головой утонул в бамбуке! Быстро распрямившись, я настороженно верчу головой по сторонам.

– Эгей! Это я, здесь! – громко кричу я и прислушиваюсь к лесным звукам.

И снова ныряю к рюкзаку…

Теперь, я закладываю растения в папку аккуратно, но быстро. Мои пальцы торопливо распрямляют листочки растения на газете… А я, тем временем, настороженно процеживаю ушами окружающий лес, на предмет подозрительных шорохов.

– Чу!

Я торопливо вскакиваю и осматриваюсь по сторонам!

– Фу-ууу! – выдыхаю я, – Показалось. Всё тихо… Эгей! Это я, здесь!

И я снова ныряю в бамбук, к своей гербарной папке… Наверное, со стороны это выглядит смешно, но только не для меня.

В бассейне речки Алёхина, сплошь покрытом массивами хвойного леса, заросли бамбука не имеют сплошного распространения. Но, это – только хуже для меня! Там, где нет бамбука, его заменяют заросли лопухов, уже поднявшиеся выше человеческого роста. Лопухи напрочь затопили распадок речки! Но, другого пути, у меня нет…

– Эгей! Это я, здесь! – громко кричу я, – Это я здесь, иду!

Осмотревшись, я обречённо лезу в лопухи, ближе к речке. Тревога звенит в моей голове…

Вот! В буйстве лопухов и обширных крон лиственных деревьев, я вижу, что с противоположного склона распадка, над речушкой нависает удивительно толстый ствол дерева! Настороженно озираясь по сторонам, руками раздвигая зелёные зонты и листья лопухов, я пробираюсь к нему…