Николай Шпанов - Старая тетрадь

Недавно я неожиданно для себя нашел записную книжку, которую считал потерянной. То была старая, очень потрепанная книжка, со страничками, носящими следы дождя, размывшего буквы, с корявыми строками то пером, то карандашом, разбегающимися вдоль и поперек от морской качки, дрожащими, словно в ознобе, от толчков автомобиля на ухабах. С потемневшего фото, заложенного между листками, на меня глянуло худое лицо Арву Митонена. Его глаза усмехались в добродушном прищуре. К вискам стягивались пучочки морщин. Фото было мутное, покрытое пятнами сырости, но мне так и чудилось, будто я снова вижу не клочок серой фотографической бумаги, — выцветшей в походных невзгодах, с краями, обглоданными временем, — а пылающую начищенной медью кожу Арву, вижу прозрачную, как излом на льдинке, голубизну его глаз. И, право, я готов был поклясться, что на моей ладони сохранилось тепло его большой шершавой руки, — настолько отчетливо я представлял себе ее пожатие, всегда такое крепкое, как-то по-особенному обещающее дружбу. Словно, здороваясь или прощаясь с вами, он этим подчас безмолвным прикосновением говорил: «Что бы там ни случилось, а у тебя есть друг — это я, Арву Митонен».

Рослый, широкоплечий, с чуть-чуть сутулыми от, тяжести рюкзака плечами, он будто стоял передо мною живой, улыбающийся, только-только что не говорящий.

Я стал просматривать записи, сделанные когда-то с его слов. Это писалось на зябких зимних ночевках, где попало; писалось в кузовах тряских грузовиков, на длинных переходах, когда постоянным аккомпанементом собственным шагам был размеренный стук подкованных башмаков спутника или короткое поскрипывание лыжных палок, выдергиваемых из наста. Этим постоянным спутником, которому я обязан тем, что живу, дышу, пишу, был Арву Митонен. Он вывел меня из нацистской западни, в которой мы вместе очутились; он привел меня к самому что ни на есть времени в гущу исторических событий, не видеть которые было бы, пожалуй, самой большой потерей в жизни.

Очень давно на Шпицбергене я услышал одну историю из жизни местных охотников. Я записал ее и лет двадцать пять тему назад опубликовал. Это та самая история, которая названа мною теперь «Охотник со Свальбарда». Но тогда я не был знаком с самим Митоненом и не имел представления о том, что та история — эпизод из его жизни. Я не знал ни его биографии, ни того, что заставило его бежать на далекий Север и вынужденно вести там жизнь охотника. И понятно, что когда я услышал рассказ о том же случае из его собственных уст, то понял, что прежняя запись — лишь внешняя схема того, что случилось, к тому же искаженная в чужой передаче.

А мне очень хочется познакомить вас с Арву Митоненом. Для этого стоит восстановить что сумею из записанного с его собственных слов. Это не биография Арву, а только кое-какие эпизоды из пути, который он прошел от изгнания с родной земли до возвращения на нее и вторичного бегства. А бежать ему пришлось потому, что война, как оказалось, не только не сделала легче жизнь на родине для таких, как он, а, напротив того, сделала ее совсем невозможной. Впрочем, из того, что мне от случая к случаю рассказывал Арву, вы сами увидите, что он за человек. А почему ему трудно сейчас вернуться на родину, — это легко пенять советскому человеку!

Митонена тяготили скитания по Шпицбергену, вдали от бурлящих противоречий жизни на Большой земле, вдали от общественной борьбы, бывшей главным содержанием его жизни. В течение трех лет он был вынужден мириться с необходимостью ограничивать свои интересы охотой на песцов, борьбой с суровым климатом острова — нелегкой, требующей напряжения всех сил, но полной эгоизма и зла. Этого срока показалось ему достаточно для того, чтобы на материке забыли, что политическая полиция его родной страны ждет возвращения революционера Арву Митонена.Он считал, что может уже появиться где-нибудь в Скандинавии.

Никому бы и в голову не пришло, что Яльмар Свэн и Арву Митонен — одно и тоже лицо, если бы на пути Арву, едва он ступил на каменистую почву Норвегии, не стал соблазн открыть свое истинное имя. А соблазн этот возник вот почему: славный норвежец Руал Амундсен, чей сильный, мужественный образ всегда притягивал к себе Арву, подготавливал экспедицию к Северному полюсуна дирижабле «Норвегия», построенном по проекту итальянского конструктора и пилота Умберто Нобиле. Едва Арву узнал об этом, он не мог уже удержаться от желания встретиться с Амундсеном, с которым был знаком по полярной экспедиции на самолетах «Дорнье Валь», в которой принимал участие в качестве механика.

Едучи на юг Норвегии, к Амундсену, Арву намеревался только повидаться с полярным волком, помочь ему в приготовлениях к трудному путешествию своими знаниями механика. Но стоило им встретиться, стоило Амундсену узнать в загорелом, сильно возмужавшем охотнике со Свальбарда своего бывшего спутника, как Арву был заключен в его крепкое объятие. Несколько радостных ударов по плечу, немногословное объяснение, и глубокие морщины, прорезанные на лице Амундсена ветрами двух полюсов, разбежались в улыбке. Он подмигнул Митонена:

— Раз это необходимо, оставайтесь Яльмаром Свэном, но мне нужны вы, Арву Митонен. Мне нужны хорошие и крепкие люди. Поэтому я и говорю: Яльмар Свэн включается в состав экспедиции на «Норвегии».

Снова дружеский удар крепкой руки по плечу Арву, и дело было сделано.Он не мог отказаться. Да и не хотел.

Так вот и случилось, что вместе с Амундсеном он поехал в Италию принимать дирижабль, а оттуда совершил великолепный перелет на север в составе экипажа «Норвегия». О пережитом в этом путешествии в обществе одного из интереснейших людей, каких ему доводилось встречать в жизни, Руала Амундсена, Арву мне много рассказывал… Может быть, когда-нибудь мне удастся восстановить эти рассказы, чтобы дополнить ими картину полета, нарисованную в записках самого Амундсена. А пока хочется передать только один маленький рассказ Арву о забавном эпизоде, имевшем место над самым полюсом. Вот он, этот случай, в передаче самого Митонена.

«Я отлично выспался, убаюканный ровным гулом моторов, похожим на отдаленной пение мужских голосов, и совершенно своеобразным, мягким покачиванием гондолы. Это напоминало нежную отцовскую ласку. Воздушный океан покачивал нас на своей необъятной груди.

В командирской рубке сидел сам Амундсен. Все шло отлично. На корабле и в моторах пока не было обнаружено никаких неисправностей. «Норвегия» быстро плыла вперед наперегонки с собственной тенью, бежавшей внизу по клубящимся волнам облаков.